Золотые огненные змеи вычерчивали в темном звездном небе разнообразные фигуры. Гости аплодировали – а наехало гостей много. Мари-Клер еще никогда не приходилось бывать среди такого скопления людей. Прослышав о том, что государь Николай Павлович сменил по отношению к княгине Елизавете Григорьевне гнев на милость, в Кузьминки пожаловали, воспользовавшись случаем, и титулованная московская знать, и чиновники разных ведомств, и окруженные перезрелыми дочерьми соседи-помещики, – авось какая сыну княгини, красавцу-полковнику, приглянется, так уж партия получится превыгодная.
Однако большинство составляли военные. И это обстоятельство поначалу даже пугало Мари-Клер – она никогда прежде не видела столько людей в военной форме. Они казались ей какой-то маленькой армией, которая вот-вот начнет боевые действия.
Одетая в голубое кашемировое платье, вышитое васильками, – по ней излишне открытое, – Мари-Клер желала бы отстояться весь вечер в стороне. Однако не тут-то было. Ударившись в гусарскую молодость еще в Москве, генерал-лейтенант Денис Давыдов все еще пребывал в кураже: много пил, шутил, танцевал с дамами. Не оставил он без внимания и робкую француженку Мари-Клер.
Затянув девушку в длинный котильон, гусарский генерал-поэт тонкой интуицией своей почувствовал, что по природе Мари вовсе не угрюма, а наоборот, даже смешлива и лукава. Он всячески пытался разговорить ее, и легкая светская болтовня Давыдова оказала на девушку воздействие: она расслабилась, начала улыбаться, синие глаза заблестели, а на щеках вспыхнул румянец.
Распалившись, Давыдов позабыл уже о разнице в возрасте и, не предвидя особого сопротивления юной нимфы, готов был атаковать француженку пламенными словами признания и даже назначить ей встречу, о чем, правда, Мари не догадывалась. Она вообще не догадывалась еще, как все это бывает. Но княгиня Анна Алексеевна, стоявшая на веранде с генералом Ермоловым, тем не менее внимательно следила за Мари-Клер и все намерения Давыдова понимала ясно. Подозвав к себе Сашу Потемкина, она попросила его, как только закончится котильон, пригласить Мари-Клер на следующий танец и тем самым прекратить весь совершенно бессмысленный и опасный флирт вошедшего во вкус седовласого гусара.
Окруженный молодыми светскими франтами Потемкин просьбу княгини Анны Алексеевны воспринял без воодушевления, но отказать давней подруге матери не мог. Как только музыка стихла, он поспешил к Давыдову и буквально выхватил у него руку Мари-Клер:
– Позвольте-с, мадемуазель. Я так давно ожидаю своей очереди. – Потом, наклонившись к генералу, прошептал извиняющее: – Я не виноват, тетушка Анна настояла. – И снова громко продолжил: – Как по всему видно, дух Лешки Бурцева неистребим в нашем гусарстве… Верно, Денис Васильевич? – Он подмигнул товарищу. – Я с детских лет слышал, будто твой дружок, герой наш, двенадцать часов танцевал кадриль без упаду…
– Водку он тоже двенадцать часов пил, бывало, – заметила с улыбкой княгиня Елизавета Григорьевна, обмахнувшись веером, – и тоже без упаду, как ни странно. А потом верхом въезжал то на второй этаж к зазнобе своей в спальню, то аж на третий, пока все лестницы деревянные не переломает…
– А недавно, Елизавета Григорьевна, в Петербурге такой же подвиг гвардеец Измайловского полка повторил, некто Хрунов…
К княгине Потемкиной подошел пожилой господин с неестественно прямой спиной, как будто его сжимал корсет. Перламутровый фрак сидел на нем как влитой, голубая орденская лента выгодно выделялась на золотистом жилете, собранное в красивые складки жабо ослепляло белизной и не закрывало усыпанных бриллиантами застежек. Господин склонился к хозяйке дома – свет свечей ярче озарил его. Мари-Клер почему-то показалось, что лицо неизвестного ей гостя выглядит излишне белым, так же как и волосы, но она не догадалась, что всему виной обилие пудры, скрывающей морщины и седину…
– Вы слышали, Александр, – княгиня обратилась к сыну, – какой-то измайловец Хрунов теперь, оказывается, выступает за Бурцева. Вот генерал Закревский утверждает мне… – Она взглянула на пожилого господина.
– Хрунов? – переспросил Саша и сдвинул над переносицей красивые темные брови. – А, Матвейка Хрунов! – вспомнил он. – Так вы, матушка, не слушайте, – заверил он сразу, – Хрунов для Бурцева – тень жалкая. Водку пьет, верно. Под балалайку пляшет, ну, кроме вальса, конечно. А на все иное – никакой фантазии.
– Вот видите, генерал, – рассудила Елизавета Григорьевна. – Раз так говорит мой сын, я верю ему. Уж он-то знает толк в гвардейской жизни.
Она оправила кружевной рукав малинового бархатного платья, расшитого по лифу изумрудами. Словно отразив блеск драгоценных камней на одеянии матушки, зеленые глаза Александра тоже блеснули, он обернулся к музыкантам.
– А почему не играем? – спросил задорно. – Прошу мазурку, господа. – И щелкнул каблуками перед Мари-Клер. – Позвольте пригласить, сударыня.
У юной девушки перехватило дух. Музыка заиграла. Бал продолжался. Денис Васильевич, наблюдая за Мари-Клер, с довольным видом подкручивал усы.
Мазурки прежде Мари-Клер в обществе не танцевала, только училась ей. Но с Александром она и думать забыла о том, будто что-то не умеет или стесняется в танце. Князь Потемкин не зря слыл одним из самых умелых танцоров – он вел свою даму легко, со страстью и упоением. В его крепкой руке Мари-Клер буквально взмывала над полом. Она ощущала восторг и счастье, но одновременно, чувствуя на себе пронизывающий, почти циничный взгляд Александра, рассматривавшего ее, она то и дело заливалась румянцем, потом опять бледнела. Глаза француженки то сверкали от удовольствия, то наполнялись слезами и становились темно-сапфировыми, и дабы партнер не заметил ее волнения, она прикрывала их темными, шелковистыми ресницами. Золотисто-пепельные волосы Мари локонами падали на открытые плечи и вздрагивали на них. Ножки в красных атласных туфельках грациозно скользили по паркету, маленькая тонкая ручка, лежавшая в руке князя, казалось, обжигала трепетными искорками скрытого огня.
Когда мазурка закончилась, Александр поблагодарил свою даму и проводил ее к Анне Алексеевне. По пути им попался Пушкин, и Мари-Клер перехватила загадочный взгляд, которым тот обменялся с князем.
– Вы чудно, чудно танцевали, девочка моя, – хвалила ее княгиня Орлова.
Мари-Клер улыбалась и хотела ответить, что никогда еще не была так рада, как вдруг ощутила, что осталась… одна. Александр покинул ее. Обернувшись, девушка увидела, как вместе с Пушкиным он выходит из залы. Улыбка сползла с лица девушки… Она едва расслышала, как Анна Алексеевна сказала ей:
– Сегодня, милочка, вы – нарасхват. – И повернув голову, увидела перед собой молодого офицера, приглашавшего ее на тур вальса. Красивое, горбоносое, загорелое лицо его выдавало явное восточное происхождение. Большие черные глаза сверкали, но при всей любезности оставались холодны.
– Адъютант генерала Ермолова, поручик Хан-Гирей, – представился он по-французски. Тогда она увиделась с ним в первый раз…
Возбужденный музыкой, взбудораженный шампанским и уже совсем близкой встречей с Таней, Александр Потемкин сбежал по ступеням веранды в сад, вскочил на оседланного Афонькой коня и помчался вдоль берега Москвы-реки к соседней усадьбе Майковых. Пролетел по березовой аллее к господскому дому. Таня выбежала ему навстречу, и, склонившись с седла, он подхватил ее на коня.
