– Сухрай-кадий, – тем временем продолжала Мари, – чрезвычайно почитаем в горах за свою слепую веру и выдающуюся храбрость. Скажу честно, он отважный воин. Он обладает неодолимым обаянием для черкесов и многих других. И сила его обаяния как раз в непримиримости, стойкости, верности традиции и вере. Как бы вы не угрожали мне сейчас, полковник, сами-то вы должны отдавать себе отчет, что такой вождь не преклонится перед царем-гяуром. Он мгновенно потеряет свое влияние. Как бы он не был обязан мне, как бы ни был благодарен, он не сможет пойти на такой шаг – он будет низвержен. А я потеряю ценный источник информации для государя. Пока что исключительно через Сухрая мне удается собирать по крупицам сведения о том, где же находятся, например, тайные пещеры, в которых черкесы смешивают свой порох с английским и турецким, и как они доставляют его туда. Найти и уничтожить эти пещеры оказалось бы гораздо более полезным делом, чем всевозможные демонстрации верности государю на парадах. Без пещер, без хорошего пороха, без пуль черкесы сами приползут в Тифлис и будут молить о пощаде. Но на все необходимо время. Я действую осторожно. Чтобы Сухрай ни в чем не заподозрил меня: ухаживаю за его больной матерью и детьми, как обыкновенная монахиня. Только ловлю обрывки разговоров. А теперь вы предлагаете мне открыто сказать Сухраю, что в благодарность он должен пасть на колени перед царем-гяуром? Да я не выйду живьем из его дома. И все пойдет прахом, – с сожалением добавила она, – не с вашей миссией театрального представления, а с тайными пещерами мюридов. Вот что жаль. Кто начнет сначала, кто пойдет по моим стопам? Хотя вам, полковник, как я поняла, все это глубоко безразлично.
– Вы правы, мадам, – подтвердил цинично Хан-Гирей. – Все, что не касается лично моей карьеры, мне безразлично. Но, тем не менее, я не могу отрицать реальность. Конечно, я даже не надеюсь на то, что в сентябре в Еленчик к государю явятся с повинной головой сам Сухрай-кадий, имамы Шамиля или хотя бы их посланец здесь мулла Казилбек. Конечно, все это стало бы апофеозом – но такое только может присниться во сне. Однако вполне возможно, что нашлись бы какие-то вожди поменьше рангом, которые представили бы себя якобы от Сухрая и Шамиля и подтвердили намерения их подписями и печатями. Хотя бы поддельными.
– Вы всех готовы обманывать! – не удержавшись, снова воскликнула Мари-Клер. – И военного министра, и даже самого государя. Лишь бы получить желанное. А дальше что? Мы подделаем просительную грамоту, соберем каких-то отщепенцев – а Шамиль в это время явится на хребты под Еленчиком и будет оттуда потрясать английскими ружьями над головой нашего царя?
– Вовсе нет. Такого допустить невозможно, – решительно отверг ее предположение Хан-Гирей. – Надо договориться с Сухраем. Они посылают низших чинов, одетых, правда, как самые богатые и уважаемые, с просительной грамотой к государю в Еленчик. Сами же заключают с нами тайное соглашение о прекращении военных действий, ну, хотя бы до конца этого года, когда я успею получить генеральский чин и обвенчаюсь с Беси. Государь будет считать, что война закончена. Выведет войска. А потом – пусть все горит пламенем. Вас в вашем монастыре никто не тронет. Кармелиты – они и есть кармелиты, к гяурам отношения не имеют, а с англичанами дружны. Я выполню свою миссию и тоже ни за что не отвечаю. А кто допустил развал…
– «Бездарный» генерал Вельяминов, командующий кавказской линией? – закончила за него Мари-Клер. – Вот кто на самом деле ответит за вашу деятельность. Хорошенькую судьбу вы уготовили заслуженному генералу. А всей державе? Государь выведет войска?! Чудовищно! – Мари расширила глаза, она не верила собственным ушам: – Какое отвратительное предательство! Да если государь выведет войска, вы представляете, что здесь начнется? А как же казаки, которые выстроили свои станицы за Кубанью? Как же все наши союзники, которые верили нам, как же русские поселенцы – из всех перережут и вздернут на кол. Весь край запылает пожаром. А это тысячи, тысячи людей. Женщины, дети, старики. Чудовищно! Россия дала вам все, – продолжала она с горячностью. – Вы всем пользовались в ней. А теперь желаете получить еще больше, обманом принудив ее к позору. Вы – чудовище, Хан-Гирей! – Она уже кричала, и как не пытался Хан-Гирей остановить ее, чтобы не слышал Абрек, она только отталкивала его. – Как же Дагестан, как же шамхал и его подданные, которые только на нас и надеются, которые жертвуют собой ради нас почти сто лет. Как же Тифлис и Грузия, наконец! О Боже! Вы хотите обмануть государя, да не просто пустить ему пыль в глаза, а убедить в том, чтобы он вывел войска… Поберег казну. Чудовищно! Убейте меня здесь же, я не буду вам помогать. – Она в ярости сорвала с полковника бурку. – И не старайтесь принудить меня тем, что князь Потемкин стоит на хребте Нако. Я полагаю, Саша скорей бы решился погибнуть, чем узнать, ценой какого предательства всей державы ему удалось выжить. Я верю в Потемкина, так и знайте! Он – храбрец! Он один стоит многих! У него отличные офицеры, они преданы государю в отличие от вас и не станут спасать шкуры предательством! Показывайте Казилбеку тропу – я верю, они выстоят. Генерал Вельяминов придет. Теперь уж я предупрежу его. Предупрежу, чтобы он не имел с вами дела. Даже не подпускал к себе. Чудовище! Абрек! – Она повернулась к шамхалу. – Мы уезжаем.
– Стой, сука! – Хан-Гирей схватил ее за руку. – И ты считаешь, что после всего, что узнала от меня, ты уйдешь отсюда живой? Я сейчас же позову свою охрану. Вас всего двое, а у меня сотня людей. Вас убьют на месте. И никто не сыщет ваших останков…
– Пусти, подлец!
– Я убью тебя. – Хан-Гирей бросился к коню, привязанному неподалеку, и выхватил из притороченной к седлу кобуры пистолет, навел его на Мари. Абрек тоже схватился за оружие.
– Как вы считаете, Лермонтов, – послышался совсем близко голос полковника Потемкина, – кто-нибудь поверит нам, если мы расскажем в Петербурге, что спим здесь на кроватях из драгоценных фруктовых деревьев, которые переплетены виноградными лозами, а белые морские камни заменяют нам паркет. Разве не романтика?
– Романтика, ваша светлость, – ответил ему незнакомый для Мари, но приятный голос, – но никто не поверит, бесспорно.
Приближение Потемкина на мгновение ошеломило Хан-Гирея. Он не знал точно, но был уверен, полковник путешествует ночью не один и не вдвоем с каким-то офицером по фамилии Лермонтов. Наверняка с ними еще есть люди. И немало. Ввязываться в стычку, объясняться с Потемкиным Хан-Гирею вовсе не хотелось. Он опустил пистолет.
Тем временем Абрек рванул Мари-Клер к себе и, бросив ее сильной рукой на арбу, погнал лошадей в темноту. «Я еще найду тебя!» – змеей прошипел ей вслед бжедухский хан. «Скорее! Скорее! – кричала она Абреку на его языке. – Хан-Гирей предал нас. Он всех нас предал!» Обернувшись, она так и не увидела Сашу. Полковник и его сопровождавшие еще не вышли из абрикосовой рощи, а Хан-Гирей, сделав знак своим людям, быстро скрылся в ущелье.
* * *
Получив письмо княгини Орловой, генерал Закревский понял, что пробил его звездный час. Он довольно долго его дожидался. Почти всю жизнь. Но вот теперь уж он выжмет из богачей Орловых и Потемкиных, обласканных государями, все, что ему заблагорассудится. Хе-хе. Как это выгодно получилось, что девица оказалась настолько глупа, чтобы позволить малознакомому поручику заманить ее в свою квартиру, да еще опрокинуть в постель. Хе-хе. Покрутятся теперь ее попечители с ней. Еще пожалеют, что связались. Но это их заботы, а генералу Закревскому главное не упустить свой куш. С ответом княгине Орловой он не торопился. Потянул время – пускай понервничает, сговорчивее станет. Потом все же отписал. Принимать княгиню у себя он отказался – в сложившейся ситуации много чести, ехать к ней в Петербург – тоже. Зачем выставлять себя до поры до времени под любопытные взгляды со всех сторон. Дело есть дело, его надо решать тишком и в стороне. Потому предложил нанести визит в Кузьминки.
