– Почему, почему я так несчастна? – спрашивает она. – За что мне такое страдание?
– Каждый в жизни черпает страдания своей мерой, – отвечает ей Анна, ласково поглаживая искусно припудренные волосы девушки. – Господь никогда не дает человеку больше, чем он может перенести. Надо терпеть.
– Как мне одиноко, – жалуется Мари, – я потеряна, я не знаю, как мне дальше жить…
– Ты пойдешь под венец, – отвечает княгиня, и ровный голос ее действует на Мари-Клер успокаивающе, – поплачешь, как водится.
Конечно, поплачешь. Многие плачут. А потом успокоишься. Все перемелется и пойдет своим чередом. У тебя родятся дети, обязательно, я уверена. Не в этом браке, так в следующем, ты еще молода. В них найдешь утешение и счастье, как все.
– Скажите, Анна Алексеевна, – спрашивает Мари-Клер, чуть помолчав, и поднимает на Анну потемневшие от слез сапфировые глаза. – Моя мать была так же несчастлива?
– Маркиза Анжелика? – Анна неопределенно пожала плечами. – Я не знаю. Судьба свела нас с ней на какие-то год или два, и те были военные, когда о счастье уже не приходилось особо размышлять. Но я знаю, что во Франции ее любил генерал де Коленкур, теперь он министр иностранных дел и иногда посещает Петербург, даже приезжал к нам в Кузьминки. Мы вспоминали прошедшее и твою мать, конечно. Она была очень красивая женщина, но ты и сама уже понимаешь, девочка моя, как жизнь сложна.
Во время войны глупая ревность разлучила твою мать с Арманом де Коленкуром, в нелепую отместку она даже хотела остаться в России. Потом же вернулась во Францию. Если бы все сложилось иначе и она не умерла бы от легочной слабости, возможно, после падения наполеоновской империи, граф де Коленкур предложил бы ей руку и сердце. Он ждал ее. Он до сих пор любит и вспоминает о ней. Но все сложилось иначе.
– Мой отец граф де Коленкур? Министр иностранных дел Франции? – спросила Мари-Клер с удивлением. Слезы высохли у нее на глазах.
– Увы, нет, – Анна Алексеевна вздохнула. – Будь это так, тебе не пришлось бы воспитываться в монастыре, а потом приезжать жить сюда, по сути, к совершенно чужим для тебя людям. Ты бы жила у него в Париже. Но твой отец погиб. Сейчас я покажу тебе его, подожди немного. – Анна Алексеевна отстранила Мари-Клер, прошла в соседнюю горницу и, открыв старинный, обитый железом сундук, достала свиток, обернутый трехцветным шелком.
Когда Анна Алексеевна развернула тряпицу, Мари-Клер догадалась, что это обрывок трехцветного знамени, на котором золотом было вышито слово: «Аустер-лиц…» – прочитала она и переспросила:
– Аустерлиц?! Что такое Аустерлиц?
– Аустерлиц? – Лицо Анны вдруг озарилось светлой, почти радостной улыбкой. – Теперь уж все забыто, дорогая моя. Но Аустерлиц – это наша молодость. То время, когда государь Александр Павлович только вступил на престол, когда мой Миша был жив, когда были живы князь Багратион и князь Кутузов. И Лешка Бурцев тоже был жив. А Денис Васильевич Давыдов только-только поступил в гусары. А Саша… Саша, сын княгини Лиз, – в глазах Анны блеснуло волнение, – он был совсем маленьким. Ему едва исполнилось четыре года. – Мари-Клер слушала ее с изумлением. – Аустерлиц. Так называлось небольшое селение в Австрии, – продолжала Анна, и темно-голубые глаза ее сделались глубже и ярче. – Там сошлись в сражении армии четырех государей, и один победил трех. Недавно коронованный французский император Наполеон Бонапарт победил соединенную армию русского и австрийского императоров, а также присоединившегося к ним прусского короля. Это была величайшая победа Франции и горькое, поучительное для нас поражение. Твой отец, маршал Мюрат, командовал во французской армии кавалерией. Через десять лет после той битвы он стал твоим отцом. Вот он. – Анна осторожно развернула свиток – это оказалась картина, писанная на холсте. По неровным краям было заметно, что ее вырезали из рамы, притом весьма грубо. Анна поднесла к картине свечу. Мари-Клер в робости приблизилась.
Молодой генерал на породистом вороном скакуне восседал гордо, статно. Черные волосы его под украшенной перьями шляпой вились по ветру, ярко-синие глаза сверкали.
– Красив? – спросила у нее Анна, и сама ответила: – Красив. Еще бы. Мюрат слыл первым красавцем и храбрецом своего времени. Маршал Иоахим Мюрат, король неаполитанский. Художник Гро изобразил его на этом полотне, и оно висело в апартаментах Мюрата в Неаполе. Там же и французское знамя, с которым конница короля атаковала под Аустерлицем Праценские высоты, обеспечив Бонапарту победу. Когда Мюрат был расстрелян, – ужас мелькнул по лицу Мари-Клер, она вздрогнула. – Да, девочка моя, твоего отца расстреляли австрийцы в 1815 году, вскоре после твоего рождения. Он сам командовал своим расстрелом и не сдался им до конца. Так вот, когда он был расстрелян, – рассказывала Анна, – один из австрийских офицеров, маркиз фон Шателер, вошел во дворец и сорвал полотно и знамя со стены. После он хвастался своими трофеями на Венском конгрессе. Мне очень не понравилось тогда его хвастовство, и я купила у него трофеи, чтобы сберечь их на память.
Я не знаю, как получилось так, что твоим отцом стал Мюрат, – продолжала княгиня Орлова, сворачивая картину и снова обертывая ее в шелк знамени. – Полагаю, что ты – дитя одной ночи, ночи отчаяния, когда и для него и для твоей матери рушился весь мир, империя Бонапарта погибала, а будущее оказывалось темно. Но, будь он жив, я уверена, он не оставил бы ни твою мать, ни тебя. Но только, – Анна Алексеевна иронически усмехнулась, – кто бы позволил ему оставаться в живых? Австрийцы бы никогда такого не допустили. Им, кстати, немало способствовали сами французы. То было время предательства и жестокости.
– Мой отец был королем? – выдавила из себя Мари-Клер. – Настоящим?
– Королем революции, – ответила Анна, – если можно так сказать. Он родился сыном простолюдина и начинал свой путь в революционной армии простым солдатом. Но на поле битвы он действительно выглядел королем. За то и получил от Бонапарта свой титул. Он был женат на сестре Наполеона, Каролине Бонапарт. Я знаю, что он любил свою жену. Она тоже умерла вскоре после его гибели. И император Наполеон умер. Совсем недавно. В ссылке на острове Святой Елены. Но знаешь, для чего я рассказала тебе о твоем отце?
– Нет, – растерянно пожала плечами Мари-Клер.
– Ты должна набраться мужества, – Анна Алексеевна обняла девушку и привлекла к себе. – Научиться терпеть и бороться. Не сдаваться до самого конца, как он. Твоя мать была слабой женщиной, она часто шла на поводу своих обманчивых фантазий. Но отец – он настоящий герой. Он умел не поддаваться судьбе, девочка моя. И ты должна взять с него пример. Надо быть сильной и стойкой. Начало получается тяжелым, но надо надеяться на лучшее. Запомни наш разговор и скрепи сердце. Никому не показывай, как тебе больно и плохо. Тогда победа окажется на твоей стороне. Все это, – она указала на реликвии, – по праву принадлежит тебе. Храни, как я хранила. Память об отце и о том времени, когда он жил. Тебе есть, чем гордится, – оставив Мари-Клер, она снова убрала портрет неаполитанского короля на прежнее место. – Возьмешь отсюда, когда пожелаешь.
