– Все так. Позавчера я продал парочку, фунт по тринадцать и семь. Три месяца тому назад вы не получили бы и половины.
– Однако я хотел бы приобрести несколько таких опционов. Нет ли у вас на примете человека, который хотел бы от них избавиться?
– У меня всегда есть кто-то на примете, однако…
– Однако что?
– Зачем вам это нужно? На этом можно сильно обжечься. Вспомните хотя бы неудачу с тростниковым сахаром.
Овидайя откинулся на спинку стула.
– А я и не знал, что вы так печетесь о благе своих клиентов. Комиссия-то ваша никуда не девается, и не важно, принесут мне опционы деньги или нет.
– Я просто хотел указать вам на тот факт, что некоторые придерживаются мнения, будто курс опционов на гвоздику больше не будет повышаться. Как бы там ни было, он и так уже вырос в два раза.
– Что ж, а я полагаю, что он поднимется еще выше. Поэтому я хотел бы приобрести значительное количество.
– О какой сумме идет речь?
– Пять тысяч гульденов.
– Господь всемогущий! Вы знаете что-то, чего не знаю я?
– Разве я стал бы покупать бумаги по завышенной цене в таком количестве? – вопросом на вопрос ответил Овидайя.
– Пожалуй, нет, для этого вы слишком про… я хотел сказать, подкованы в таких вещах. Вы не хотите поделиться со мной своим знанием?
– Мистер Брайант, вы оскорбляете меня.
– Простите. Но попробовать стоило.
– Конечно же, я сообщу вам, почему цена на гвоздику будет продолжать расти. Однако, разумеется, только после того, как вы найдете для меня продавца и все будет устроено.
– Чтобы я рассказал о вашем слухе, поднял цену и вскоре после этого вся Эксчейндж-элли погрузилась в гвоздичную лихорадку?
Овидайя улыбнулся.
– Если бы это случилось, сделка наверняка была бы хороша. Для меня, разумеется. Однако то же самое справедливо и для всех биржевых торговцев, которые получают свою комиссию практически от каждой транзакции с гвоздикой.
– Думаю, мы почти договорились, мистер Челон. Мне кажется, я уже знаю, кто мог бы вам продать. Остается одно: как вы собираетесь платить? Звонкой монетой? Я не вижу сундука с серебром, а с учетом названной суммы он мне понадобится – и немалый.
– У меня есть векселя на необходимую сумму.
Брайант наморщил лоб:
– Из Сиены или Генуи?
Вместо ответа Овидайя достал одну из своих проштампованных и подписанных бумаг и сунул под нос торговцу.
– Секьюритизация Амстердамского банка! Как она к вам попала?
– От одного делового партнера из Делфта. Как видите, здесь указана сумма пятьсот гульденов. У меня таких десять. Это все равно что золотые кроны. Даже лучше, поскольку их края нельзя спилить напильником.
Несколько часов спустя Джеймс Брайант и Овидайя Челон сидели у мистера Фипса, нотариуса в одном из переулков Темпл-стрит, и ждали продавца опционов.
– Можете уже сказать мне, о ком идет речь, мистер Брайант.
– Его зовут Себастьян Дойл. Учитель фехтования.
– И откуда у обыкновенного учителя фехтования опционы на гвоздику на сумму пять тысяч гульденов? – поинтересовался Овидайя.
– Он не какой-то там рубака, а личный учитель герцога Монмута. Входит в его окружение. Я имею честь быть его консультантом по финансовым вопросам.
Пока они сидели в довольно затхлом помещении и беседовали о том о сем, Овидайя заметил, что его голос слегка дрожит. Он пытался дышать ровно, сдержать дрожь в руках. Причина его нервозности заключалась наряду с тем обстоятельством, что он намеревался провернуть величайшую сделку всей своей жизни, в нотариусе, сидевшем по другую сторону массивного стола. Вооружившись огромной лупой, мистер Фипс изучал поддельные документы из Амстердамского банка. Овидайя видел его причудливо увеличенный покрасневший глаз, то, как его взгляд перебегал от одной бумаги к другой. Адвокат открыл толстую книгу, в которой содержались факсимиле векселей, бывших в ходу, – выраженные в ливрах указания французской Кредитной кассы, банкноты Монте дей Паски ди Сиена, документально гарантированные пиастры Султаната, векселя Оппенгеймера из Вены, а еще бумаги Амстердамского банка. Овидайя никогда прежде не видел этой книги и решил как можно скорее приобрести себе экземпляр. Этот труд в значительной степени облегчит его работу.
Брайант рассказывал ему какие-то сплетни о герцоге Монмуте, внебрачном сыне короля Карла II. Овидайя слушал вполуха, украдкой наблюдая, как нотариус тщательно проверяет векселя один за другим, переворачивает каждый, чтобы удостовериться, что ни один из них не стал недействительным вследствие индоссамента
[6]. Затем еще раз пересчитал бумаги и сложил стопочкой перед собой. Едва он закончил, как тяжелая дверь открылась и в комнату вошел помощник. В одной руке он держал визитную карточку. Поклонившись, он протянул ее нотариусу и произнес:
– Вас ожидает некий мистер Дойл, сэр.
– Пусть входит, пусть входит, – воскликнул Фипс.
Слуга скрылся из виду, а мистер Фипс потер руки. Вероятно, он подсчитывал, какая ему выйдет комиссия при сделке на пять тысяч гульденов, затем поднялся и направился к двери, чтобы встретить клиента.
Овидайя почувствовал запах Себастьяна Дойла еще до того, как увидел его обладателя, – облако аромата лаванды опережало его. Деловой партнер Овидайи оказался из числа тех людей, которым вслед на улице с удовольствием кричали: «Французский пес!» На нем был очень длинный сюртук из синего бархата, украшенный дюжиной золотых пуговиц, абсолютно бесполезных, поскольку, конечно же, Дойл никогда его не застегивал. Чего доброго, тогда не было бы видно такого же синего камзола с вышитыми на нем сценами охоты. Из рукавов его были видны двойные рукава, кружев на которых было больше, чем в сундуке с приданым у обыкновенной англичанки. Дополняли гардероб Дойла чулки, туфли на высоком каблуке и муфта из меха канадского бобра, болтавшаяся у него на поясе чуть ниже бедер. Шляпу он снял – не из вежливости, как предположил Овидайя, а чтобы не примять искусно уложенные локоны своего парика. Вероятнее всего, этот щеголь носил ее в руке с тех самых пор, как сегодня утром вышел из дома.
– Мистер Дойл, добро пожаловать в мою скромную контору. Меня зовут Иеремия Фипс, нотариус милостью его величества. Мистера Брайанта вы уже знаете. А это мистер Челон, ученый и натурфилософ.
Овидайя слегка поклонился и произнес:
– Рад знакомству с вами, сэр.
– Я также очень рад, мистер Челон.
Дойл присел на свободный стул и произнес, обращаясь к Брайанту:
