Самого Овидайю графиня одела в костюм Капитана, дворянина в развевающемся плаще и подпоясанного мечом. Это был всего лишь костюм, однако Овидайя задумался, не хочет ли да Глория что-то этим ему сказать. Капитан – испанский дворянин, на нем было много грима, шляпа с ярким плюмажем и очень высокие каблуки. И эту показную мужественность превосходила его же трусость. В комедии Капитан обычно расхаживал по сцене, широко расставляя ноги, восхваляя себя как защитника христиан от турок и мавров, однако при первом же намеке на опасность старался как можно скорее сбежать.
Соответственно, Овидайя был не слишком рад своему костюму. Не столько из-за таинственного послания, сколько из-за предстоящей ему мýки. Капитан являлся воплощением омерзительных рож испанских захватчиков, и ему не пройти и десяти ярдов, чтобы неаполитанцы не начали над ним насмехаться.
Час спустя они уже были в городе. Янсен, отказавшийся от костюма, остался на судне следить за погрузкой свежих продуктов. Остальные же направились к Кастель-Нуово, где во второй половине дня должен был состояться большой спектакль, который местные жители называли cuccagna
[76]. Овидайя тоже хотел посмотреть его, однако для начала нужно было позаботиться о недостающих линзах. За пределами гавани стояли ряды скромных белых домов, каждый из которых был намного выше распространенных в Голландии или Англии. Овидайя шел между ними в ту сторону, где, по словам Марсильо, находился квартал ремесленников. Люди то и дело кричали ему вслед на местном диалекте что-то не слишком приветливое. Некоторые бросали в него из окон мелкими камешками, и только подняв один из них, он обнаружил, что это всего лишь затвердевшая карамель.
Городские кварталы, по которым он шел, казались совершенно заброшенными. Овидайя увидел лишь парочку стариков, сидевших у входных дверей на полуразвалившихся лавочках, да парочку нищих. По крайней мере, он так решил, несмотря на то что у них было мало общего с лондонскими или амстердамскими попрошайками. Неаполитанские нищие были загоревшими и нежились на теплом солнышке, потягиваясь, словно довольные коты. Пересекая одну из небольших площадей, Овидайя рассматривал одного из таких ребят. Он был худощавым, одежда его была оборванной и грязной, однако в глазах сверкала гордость, и, глядя на него, нельзя было сказать, что он недоволен своей жизнью. На залитой солнцем лавке рядом с ним стояла миска с бульоном, из которой мужчина то и дело выуживал пальцами продолговатые кусочки теста, поднося их ко рту, прежде чем проглотить с той жадностью, с которой голландцы глотали маринованное филе сельди. Казалось, процедура доставляет ему невероятное наслаждение. Овидайя остановился в нескольких футах от мужчины, однако тот не обращал на него внимания, хотя, без сомнения, заметил.
– Извините, если помешал, – произнес по-французски Овидайя. – Я ищу улицу, где мастера работают с линзами.
Мужчина продолжал игнорировать его, вместо ответа выудив из бульона еще кусок теста. Теперь Овидайя увидел, что это рулетики с рифленой внешней стороной, полые внутри. Он вынул из кармана трубку и как раз собирался раскурить, когда мужчина посмотрел на него. Казалось, намерение Овидайи заинтересовало его. Ученый протянул попрошайке набитую глиняную трубку. Приняв ее, тот пробормотал нечто, похожее на слова благодарности – или отрыжку.
– Я кое-что ищу, – сказал Овидайя по-итальянски.
– Да?
– Стекла для очков, – ответил он.
Попрошайка спрятал трубку, а затем принялся витиевато описывать дорогу, однако Овидайя не понял ни слова. Тем не менее собеседник сопровождал свой рассказ настолько оживленной жестикуляцией, что мужчина уверился, будто сумеет найти дорогу несмотря ни на что. Когда попрошайка закончил, Овидайя пошел в указанную сторону. Пройдя пешком еще десять минут, он оказался в переулке с множеством магазинов, и над двумя висели деревянные дощечки с изображенными на них очками.
Он вошел в магазинчик слева. Мастер, толстый мужчина с изрытым оспинами лицом, как раз собирался приступить к шлифовке линзы. Когда Овидайя сообщил на жуткой смеси итальянского, французского и латыни, что именно ему нужно, мужчина в недоумении покачал головой. Когда же ученый добавил, что все это к тому же должно быть готово к завтрашнему утру, ремесленник покачал головой еще более решительно. Овидайя был готов к такому ответу, поэтому, не тратя больше слов, принялся выкладывать на стойку золотые скудо. Когда он выложил в стопочку пять штук, глаза у оптика едва не вывалились из орбит, из-за чего он стал немного похож на выброшенного на берег карпа.
– Принесите их завтра в семь часов утра в западную гавань, на английское судно под названием «Праведный путешественник», и получите еще пять таких монет при условии, что линза будет прозрачной как слеза.
Мужчина поклонился. Овидайя еще раз кивнул ему и вышел из мастерской. Снова оказавшись в переулке, он вынул из кармана часы. Нужно было спешить, если он не хочет пропустить представление.
На обратном пути к центру города ему встречалось еще меньше людей, чем прежде. Неаполь словно вымер. Однако все изменилось, стоило Овидайе приблизиться к муниципальной площади. Казалось, здесь собралось все население города. Многие были одеты как персонажи комедии дель арте. Те, у кого не было костюма, повязали на шею несколько пестрых лент. Среди весело праздновавших горожан и дворян он заметил множество нищих, похожих на того поедателя теста, которому он отдал свою трубку. Отовсюду доносилась музыка, свист глиняных флейт, звонкое пение тромбонов.
Поначалу Овидайе все это напомнило венецианский карнавал, знакомый по книгам и иллюстрациям, однако многое отличалось. Происходившее казалось более будничным и в то же время более веселым, напоминавшим голландский деревенский праздник. Это сравнение было, конечно, не слишком удачным, поскольку Неаполь огромен, намного больше Маастрихта, Тилбурга или даже Амстердама, однако ему показалось, что здесь присутствует та самая грубая, неприкрытая жажда жизни – желание наесться до отвала, напиться, испытать страсть. Этот карнавал представлял собой огромную первобытную вакханалию. Повсюду в объятия друг друга бросались пьяные люди. В одном из внутренних двориков он увидел Коломбину, стоявшую на коленях перед Арлекином и державшую в руке его возбужденный фаллос. Заметив Овидайю, женщина в маске рассмеялась и поманила пальцем, приглашая присоединиться. Ученый поспешил дальше.
Он подошел к замку. Надежду найти своих спутников Овидайя давно похоронил, поскольку толпа подхватила его и понесла вместе с сотнями других людей к центру, где должна была проходить церемония.
Судя по тому, что рассказывал ему Марсильо, неаполитанский карнавал вращался вокруг paese di cuccagna
[77], волшебной страны, где текут молочные и медовые реки, в воздухе парят жареные голуби, да и всякие другие вкусности можно достать – стоит лишь протянуть руку. Овидайя предположил, что речь идет о том же самом месте, которое в Англии именуют Cocaigne, а голландцы называют Liulekkerland. До центральной площади было уже рукой подать. По дороге попадалось все больше нищих. Когда он повернул за угол, перед ним открылось невероятное зрелище.
