Он чувствовал, что люди толкают его, кричат ему, чтобы он не останавливался посреди улицы, однако Овидайя был настолько потрясен увиденным, что на миг забыл обо всем вокруг. В центре огромной площади возвышался замок. И в этом не было бы ничего примечательного, однако этот замок был возведен специально для карнавала. Это было выдуманное здание, архитектурой напоминавшее нечто среднее между рейнским замком и османской мечетью с высокой внешней стеной с шестью узкими, похожими на минареты башенками. В центре возвышалась массивная центральная башня футов шестьдесят в высоту с вычурным восточным куполом сверху. Стены были выдержаны в ярко-красном цвете, и Овидайя видел, что сделаны они не из камня, а из чего-то другого, возможно, папье-маше. Кроме того, сооружение было украшено дюжинами разноцветных знамен и флагов, весело трепетавших на ветру. С зубцов и из окон на канатах свисали какие-то вещи, на стенах тоже были прикреплены разнообразные предметы.
Достав небольшую подзорную трубу, которую Овидайя благоразумно прихватил с собой, он поднес ее к глазам. На веревках висели продукты: целые куски ветчины, жареные куропатки и копченые угри; карамельные батончики, буханки ржаного хлеба и золотые круги сыра. На стенах замка Cuccagna висело несколько кур. Их крылья прибили к стенам с помощью гвоздей, и кровь стекала по стенам. Судя по всему, многие из распятых птиц были еще живы.
Кроме того, он обнаружил на стенах стражников, хоть и не добровольных. Овидайя увидел стоявшего на задних лапах молочного поросенка в турецком тюрбане, которого привязали веревкой к одному из зубцов. В другом месте болтался заяц. Он был одет в высокую белую шапочку – весьма точную копию бёрка, головного убора янычар. А наверху, на куполе фантастического замка, сидел человек. Поглядев на него в подзорную трубу, Овидайя понял: тот являет собой что-то вроде пугала. На голове у него была тыква, а тело замотано в турецкий шелковый кафтан. На боку у него висела кривая сабля, вложенная в украшенные золотом и драгоценными камнями ножны. Судя по всему, стоила она целое состояние.
Пока он рассматривал всю эту удивительную конструкцию, толпа собралась перед замком. Казалось, состояла она из одних только нищих. Овидайя прикинул, что их там не менее тысячи. Удерживали их испанские солдаты, вооруженные алебардами.
На празднично украшенном балконе справа от Овидайи показалась пара, одетая по императорской придворной моде. Он предположил, что мужчина – это Франциск IV, испанский вице-король Неаполя. Приняв довольно сдержанные аплодисменты толпы, он помахал платком. После этого с другой стороны площади прозвучал пушечный выстрел, и на площади разверзся ад.
Нищие бросились на штурм бумажного замка. Сопротивления они не встретили. Сначала пали главные ворота, затем поток изможденных тел ринулся внутрь сказочной крепости. Вскоре после этого первые нищие показались на ходах по крепостной стене и в окнах, намереваясь добраться до свисавших из них угощений. Толпа вокруг Овидайи ликовала. Он увидел одного из нищих, пытавшегося отрезать висевшую особенно высоко куропатку. Пока он балансировал на карнизе, конструкция вдруг обломилась и мужчина рухнул вниз, пролетев футов двадцать, на что зрители отозвались громким смехом.
Через несколько минут нищие полностью захватили крепость. Они были повсюду, и под мышками у них были колбасы и ветчина, которые они поспешно ели на ходу. Каждый собирал столько еды, сколько мог. При этом грабители мешали друг другу, на каждом углу устраивали дуэли и драки на потеху публике то за особенно вкусного на вид молочного поросенка, то за несколько фунтов марципанового торта. И во время трапезы, драк и давки они постепенно разрывали крепость на куски. Первый минарет уже рухнул на площадь, в центральной башне появились огромные дыры в человеческий рост. Скоро от сказочной страны изобилия остались только руины, кучка порванной бумаги, крошки пирогов и кровь. Овидайя решил, что видел достаточно, и направился обратно в порт.
Он вернулся первым. Янсен смотрел на него с верхней палубы. Овидайя присоединился к нему.
– У нас есть все необходимое, мистер Янсен?
– Достаточно воды и провианта, чтобы без дальнейших промежуточных остановок дойти до Эгейского моря.
– Хорошо. Завтра в семь часов утра ко мне должен прибыть посыльный. После этого можно будет отчаливать.
Конечно, при условии, что к тому моменту все остальные тоже вернутся на борт. Даже здесь, в достаточно удаленной от площади гавани, было слышно, что карнавал в полном разгаре. Вероятнее всего, самая интересная его часть начнется только после захода солнца. Овидайя вспомнил Коломбину. Он не мог даже предположить, что сегодня снова сойдет на берег. Вместо этого он решил, что сядет писать последнее письмо Кордоверо.
Попрощавшись с Янсеном, он спустился в свою каюту, взял в руки перо и бумагу. Ученый не был уверен в том, что письмо вообще дойдет до адресата раньше его собственного прибытия. Кроме того, на самом деле ничего важного сообщить ученому еврею он уже не мог. Все планы были разработаны, все инструкции розданы. Однако так же обстояли дела и в последнем письме, отправленном человеку из далекой Смирны. Вот только регулярная переписка с Кордоверо уже превратилась для него в почти физическую необходимость, хотя он не мог толком сказать почему. Овидайя чувствовал, что он и этот неизвестный ему еврей – родственные души, несмотря на все отличия смотревшие на многие вещи одинаково.
Казалось, Кордоверо испытывает то же самое. Он тоже писал чаще и подробнее, чем это требовалось для их совместного предприятия. Овидайя обмакнул перо в чернильницу. Они переписывались с иудеем совсем не о личных и интимных вещах. Не стали они и исповедниками друг другу. Но что же это тогда? Самая обыкновенная дружба по переписке?
Этого Овидайя не знал. И тем не менее он испытывал тревогу и догадывался, что она будет нарастать с каждым днем по мере их приближения к Смирне. Наверняка это имело отношение также к их миссии, однако в первую очередь было связано с Кордоверо, которого ему предстояло увидеть впервые.
На написание письма потребовался час, на его шифровку – еще два. Работая, Овидайя слышал, что наверху, на палубе, кого-то несколько раз громко стошнило. Ученый сделал ставку на Жюстеля. Позже послышался громоподобный смех Марсильо. Запечатав письмо, он встал, чтобы бросить его в предназначенный для этого почтовый ящик у портового отделения.
Поднявшись по лестнице, он обнаружил, что на палубе пусто. Судя по всему, ночь давно перевалила за середину. Видимо, все уже разбрелись по каютам. Овидайя собрался было идти дальше, когда услышал шорох, совершенно точно изданный вынимаемым из ножен мечом. Развернувшись, он обнажил шпагу.
– Кто здесь? – крикнул он.
Из темноты послышался смех.
– А вы пугливы, – произнес голос, принадлежавший Вермандуа. Граф вышел под слабый свет масляной лампы, висевшей на стене за спиной у Овидайи. Он был по-прежнему одет в свой костюм Бригеллы, однако щегольская шляпа и маска исчезли. Вместо этого на голове у него был тюрбан, в правой руке он сжимал кривую саблю. По лицу Луи де Бурбона был размазан грим. Он был, без сомнения, пьян. Убирать шпагу Овидайя не спешил.
