Жо в ответ только морщится, знаком давая понять, что ничего не желает слышать. Конечно же, она врет, хитрит. Таким, как она, нельзя доверять.
– Проверьте сами в истории звонков и сообщений! – кричит молодая женщина в страхе, что в любую минуту получит удар ногой в лицо. – Сжальтесь, не надо меня бить!
Жо колеблется. Ему нравится слушать, как эта дамочка умоляет его о снисхождении. Невыразимое удовольствие – ощущать ее страх, смотреть, как она пресмыкается перед ним, корчится у его ног, а ведь еще несколько минут назад ей, как и остальным, было на него плевать, он вызывал только гадливость и презрение…
– Ну давай, упрашивай меня! – приказывает он вдруг металлическим голосом.
Леа ошеломлена этим неожиданным требованием.
– Проси! – повторяет мужчина все тем же тоном.
– Прошу, умоляю! – спешит она подчиниться. – Ради бога, не причиняйте мне вреда!
– Еще!
И тут Леа понимает, что он ее слышит.
– Пожалуйста, отпустите меня! Мой маленький сын остался один дома. Обещаю, я никому ничего не скажу! Он ждет меня, ему всего три годика! Мне нужно домой! Я вас умо…
– Заткни пасть!
Возвышаясь над ней всей своей массой, Жо угрожающе смотрит на молодую женщину, и этот взгляд… он как плевок, растянутый в пространстве, неумолимо стремящийся к земле, ко дну, в самую глубину. Вот оно, настоящее лицо порядочности! Грязь под слоем лака. Приглушенный духами тошнотворный запах дерьма, который не спрячешь. И это принято считать нормой, таких уважают, ставят всем в пример! Такие легко находят себе место в обществе. А его эти люди презирают и осуждают, притом что сами способны оставить трехлетнего малыша наедине со страхом, тишиной и удручающим чувством, что все тебя бросили!
Flash…
[8] Перед глазами стремительно мелькают картинки. Крик застрял в горле, во рту – соленый вкус слез, внутри все сжимается, живот сводит, выкручивает, к горлу поднимается тошнота… Жо помнит, как боялся в детстве пустоты и тишины. Помнит часы, проведенные в ожидании матери, когда единственным компаньоном его был страх, что она вообще никогда не вернется. И как он старался не шевелиться, чтобы не пропустить легчайшего шороха со стороны лестничной клетки. Секунды, застывшие в боязни. Объятия одиночества. Тяжкое бремя неведения… Всхлипы, которые часами копятся в груди, превращаясь в компактный сгусток, мешающий дышать. Какой нужно быть матерью, чтобы оставить своего малыша дома одного?
Воспоминания, приправленные ядом горечи, – и кровь вскипает, словно в нее плеснули кислоты. Отвращение ко всем этим людям начинает душить его изнутри, потому что он чувствует себя пристыженным, потому что в очередной раз он оказался на стороне зла. Плохой, уродливый, вонючий, внушающий страх… И у его ног – женщина, которая дрожит и плачет. Аккуратненькая, в одежде, которую наверняка не носит два дня кряду. Такие никогда не лезут без очереди, и жизнь у них похожа на ленточный конвейер, который движется медленно, всегда по прямой и с неизменной скоростью…
Вот они – люди, которые его порицают, зажимают носы, чтобы не чувствовать запах нищеты и отчаяния! И вдруг увидеть их пресмыкающимися, умоляющими, дрожащими от страха, когда он стоит гордо, а они – повержены… О, как это безумно приятно, как это волнует, возбуждает, как будоражит кровь!
Жо с силой наступает на смартфон, и тот раскалывается. Леа проглатывает крик, но тот все равно, против воли, вырывается наружу жалобным стоном. Налетчик в маске делает три шага назад и обращается к своим жертвам:
– А теперь вы все достаете свои мобильные и бумажники! Украшения тоже. Кладете на пол и толкаете все ко мне! Если не хотите получить пулю, никаких глупостей!
Все начинают нервно рыться в сумках и карманах. Вынимают мобильные телефоны, снимают колечки с пальцев, браслеты, сережки, а потом почти одновременно толкают все это по полу к ногам бандита.
Софи Шене, рецепционистка, вдруг заходится рыданиями – у нее сдали нервы.
– Заткнись, корова! – хватает ее за плечо налетчик. – Или дать тебе настоящий повод похныкать?
Перепуганная женщина всхлипывает громче и чаще, она просто не может остановиться.
– Пасть закрой, говорю! – разъяряется Жо.
Тома Пессен неловко пытается успокоить подругу.
– Тише, успокойся! Делай, что велят, и все будет хорошо, – бормочет он и сам не слишком себе верит.
– Я ничего не обещал, придурок! – скалит зубы Жо.
Полнота власти пьянит, и ему хочется растянуть ее во времени. Раньше ничего подобного он не испытывал. Жо чувствует, что живет, осознает собственную важность. Он – в центре внимания. Он существует. Внушает страх и уважение. Ему подчиняются… Он возвращается к Леа Фронсак, хватает ее за волосы и заставляет встать. Молодая женщина вскрикивает от боли и страха, но Жо тут же затыкает ей рот ладонью в перчатке. Другой рукой он приставляет к ее виску пистолет, потом поворачивается к Гийому Вандеркерену, кассиру:
– Ты! Быстро пошел и опустил жалюзи!
– Что, простите?
– Закрывай магазин! Если кто-нибудь зайдет, я вынесу ей мозги! – поясняет Жо и крепче прижимает дуло к виску Леа.
Та жалобно стонет, глаза наполняются слезами. Молодой кассир останавливается: бремя ответственности обрушивается на него и приковывает к месту. Он ошарашенно смотрит на молодую женщину, а Леа, со своей стороны, умоляет его взглядом. Грабитель теряет терпение.
– Если кто-то войдет, я ее убью! – повторяет он, четко отделяя одно слово от другого.
Гийому не остается ничего, кроме как взять себя в руки. Он подходит к щитку управления электроникой – в углу, рядом с входной дверью – и опускает несколько тумблеров. Тут же раздается металлический скрежет, и помещение постепенно погружается в полумрак. Остаются гореть только пара неярких неоновых ламп под потолком.
Гийом Вандеркерен
Пока опускаются стальные защитные жалюзи, Жо излагает новые правила:
– Слушайте все! Если кто-то из вас попытается сбежать и предупредить фликов или выкинуть что-то в этом роде, я пристрелю эту курицу! Capiche?
[9]
Все кивают, подбородки трясутся. Все согласны.
– Прекрасно! – изрекает Жо с довольным видом.
И смотрит на Гийома.
– Ты, кассир, быстро идешь сюда и связываешь всем руки!
– Что?
– Хочешь, чтобы я повторил? – И Жо угрожающе прижимает дуло к голове Леа Фронсак.
– Нет! – вопит Гийом, и его крик сплетается с криком Леа, которая безвольно повисает на руках у бандита. – Я… А чем мне их связывать?
