– Ну, мы тебе всем коллективом сочувствуем, – покаянно пожал плечами Бурсевич. – Отчего он помер-то?
– От инфаркта.
– А головная боль у тебя от чего? Врачи недоглядели? Или что? – допытывался провинившийся напарник.
– Врачи тут ни при чем. Они и доехать не успели. Он в одночасье умер. От наследства, Боря, у меня головная боль.
– Ну ты даешь! – Бурсевич даже присвистнул. – У тебя что, с родственниками терки из-за дядюшкиного барахла?
– Борь, ну какие там родственники…
Лысенко так скривился, что Кате тут же захотелось сделать для него что-нибудь хорошее. Например, выгнать Бурсевича из кабинета вон, а Игоря взять за руку и повести обедать. По-настоящему обедать, а не пиво пить. Однако она лишь вздохнула. Кабинет был лысенковский, а с Бурсевичем ее связывала не только многолетняя дружба. Когда-то Боря Бурсевич начинал свою карьеру под началом ее покойного отца и частенько бывал у них в доме. Катя, тогда еще девчонка-школьница, называла его «дядя Боря». Жизнь плетет узоры посложнее персидских ковров: отец умер, а Катя, вместо того чтобы поступать в медицинский, как планировала, работает сегодня с этим самым «дядей Борей» из своего детства в одном отделе по раскрытию особо тяжких.
– Дядька все мне завещал. Дом, машину… индюков этих самых… как оказалось.
– Любил тебя, значит. Так что ж теперь, Игорек, тебя так гнетет, что ты в новом костюме на пол падаешь? – участливо спросил Бурсевич. – Дом, машина или индюки?
– Индюки, – признался Лысенко. – Фиг знает, что с ними делать! На машине я уже езжу, дом тоже пригодится, а что с индюками этими делать?.. не знаю, головняк один! Мотаюсь туда-сюда – ни сна, ни покоя. Корм им покупаю, витамины всякие… Мать говорит – домой хочу, надоело в деревне, увольняйся с работы и сиди сам со своими индюками!
– Продай, – тут же посоветовал Бурсевич. – Продай индюков, Игорек, вместе с перьями и потрохами и живи спокойно.
– Боря, – со всем возможным сарказмом спросил Лысенко, – неужели ты думаешь, что я такой тупой, что сразу не додумался продать этих… гм… птичек?
– Ну? Если ты не тупой…
– То жадный, – закончил мысль Лысенко. – Это первое. И второе, главное: индюков этих сейчас продать невозможно.
– Почему?
– Потому что они еще не выросли. Не доросли до товарной кондиции, понимаешь? Они весной только вылупились. Молодняк. Им сейчас месяца по четыре, не больше. Хоть с виду они уже и крупные, там пока одни перья и кости. А я этим гадам уже кормов знаешь на сколько купил? А добавки там всякие, витамины? Если я их сейчас продам, то вылечу в трубу!
– О-о, так ты занялся бизнесом! – протянул Бурсевич. – И сколько у тебя индюков этих самых?
– Пять тысяч. Ну, около того. И в инкубаторе еще яиц лежит пара тыщ, – мрачно сообщил Лысенко.
– Фигасе…
– Это просто ужас какой-то, – Лысенко в изнеможении даже глаза прикрыл. – Я уже родителям сказал: вы ж на пенсии оба, переезжайте в Шаровку, мне машина дядькина не нужна, дом – тем более. Будете там жить, на природе, индюков выращивать, а на машине в выходной день по театрам ездить. Не хотят! Золотое дно эти самые индюки. Дядька на них зарабатывал – будь здоров. Домину отгрохал, усадьбу, ферму эту самую… индюшиную.
– Игорь, – веско произнес Бурсевич, – если бы мне сейчас сказали: Боря, езжай в Шаровку, вот тебе дом, машина и индюки, знаешь, что бы я ответил?
– Знаю, конечно. Что тебе тоже этот сраный город, который ну просто о-о-очень большой культурный центр, дороже спокойствия собственного сына!
– Да? Это тоже интересный вариант… Но я бы ответил: пошло оно все к такой-то матери: и город, который культурный центр, и моя дорогая работа, и бесконечные клизмы от начальства. Я бы с дорогой душой поехал в эту, как ее… Шаровку?
– Шаровку, – подтвердил Лысенко.
– В Ша-а-аровку, – мечтательно пропел Бурсевич. – Название одно чего стоит! И выращивал бы индюков на природе, на свежих воздусях, и питался бы как человек, всем домашним, с огорода, и жил бы в собственном особняке, а не в двухкомнатной панельной кладовке, и ездил бы на машине куда захочется… а индюков любил бы, как собственных детей!
– Все пять тысяч?
– Да хоть десять!
– Боря, ты хоть раз заходил в помещение, где живут пять тысяч индюков?
– Я и одного толком не видел, – признался Бурсевич.
– Звук, запах и видеоряд тебе были бы обеспечены, – Лысенко покачал головой. – Маманя этих индюков за неделю уже возненавидела.
– Какая у вас семья нежная, интеллигентная, – злорадно произнес Бурсевич. – Запах, видеоряд… А жрать потом, небось, за уши не оттянешь?
– Боря, иди пить пиво. Я с Катериной чаю лучше употреблю. Тем более мне ничего нельзя, я за рулем.
– Обиделся, значит?
– Я еще утром обиделся.
– Это Приходченко предложил! – быстро сказал Бурсевич. – Я здесь ни при чем!
– Приходченко человек простой и до такого извращения – живых людей мелом обводить – не додумался бы. Да еще при девках!
– Каких девках? – поинтересовалась Катя, до этого сидевшая в углу и внимавшая саге об индюках молча.
– Боря, ты – человек женатый, между прочим, а при девках свой хвост распушил… как индюк.
– Как павлин, – поправил Бурсевич. – У индюков этот… как его?.. клюв?.. нос?.. ну, сопля такая. Синяя.
– При практикантках он выпендриваться стал. Такой остроумный! Прям обхохочешься! Санитарки там две с нами дежурили. Медэксперты которые, – пояснил Лысенко.
– Ладно, давай в любом случае – за рулем ты там или нет – по пиву и забудем. Я проставляюсь. А с индюками-то твоими что? – Бурсевич, любивший, чтобы всем всегда было весело и хорошо, снова вернулся к мучившему напарника вопросу. – Надо с ними что-то порешать. Давай вдвоем думать. Если у тебя с головой того… как бы не высыпаешься ты…
– Попрошу без грязных намеков! Действительно не высыпаюсь. Знаешь, как в Шаровку туда-сюда мотаться? Восемьдесят туда, восемьдесят обратно…
– А дядька твой один с ними справлялся, что ли?
– Да работник у него какой-то был. Специалист по индюкам. Чего-то им недоложил… или переложил. Короче, штук сто сдохло, дядька раскричался, расстроился, по шее ему надавал и сам того…
– Господи, – посетовал Бурсевич, – до чего вся ваша семья чувствительная! Сто индюков на… Кать, почем нынче на рынке индюки за килограмм?
– Ну… я не знаю, – пожала плечами Катерина. – Я ими не питаюсь. Я больше сосисками.
– Кать, даже курить полезнее, чем сосиски! Чего ухогорлонос твой за тобой не смотрит?
– Он хирург. И тоже сосиски любит.
– Ему хорошо – хоть сосиски, хоть другое какое ГМО – реанимация под боком… Тебе ж еще детей рожать! А ты сосиски жрешь!
