– Тебя послушать, так мы все это время провели бок о бок с убийцей, – рассердилась я. – А не ты ли убеждала меня, что волноваться совершенно не о чем? Ян говорит правду, твердила ты, разве не так?
– Я же знала, что он не осмелится прикончить тебя на острове, – возразила Инка. – Но ты могла не согласиться с моими доводами, вот и пришлось сделать вид, что я верю в то, что он не виноват.
– Полагаю, ты не была бы так легковерна, если бы убить собирались тебя, – злобно заметила я и отправилась к нам в келью.
Вещи мы занесли сами, чтобы лишний раз не волновать нашу соседку. Могли бы и не беспокоиться, дома ее не было.
– И когда она спит? – проворчала Инка с таким видом, словно наша соседка своим бодрствованием наносила ей, Инке, кровное оскорбление.
– Главное, где она спит, – поправила я ее, так как мне все еще продолжали мерещиться укромные норы под корнями деревьев, где в уютном гробике отсыпается днем наша соседка.
– Но нас это уже больше не должно волновать, – заметила Инка. – Мы уезжаем, и пусть живет, как хочет.
* * *
Катер пришел во второй половине дня. Узнав про это, мы примчались к себе в келью, схватили свои и Лешкины вещи и помчались на пристань. По пути прихватили Лешку, который, как только попал на катер, сразу же забился в самый дальний угол. Вид у него был при этом такой, что я лично (хоть мы и дружили с младенчества) не отважилась бы предложить ему покинуть убежище. Он вознамерился сделать все от него зависящее, чтобы уехать с острова, а так как катер был для него единственной возможностью, то он отказывался сойти с него даже для того, чтобы попрощаться.
Лешка вылез из своего угла лишь после того, как остров превратился в полоску земли где-то на линии горизонта.
– Я чувствую себя заново родившимся, – с гордостью поведал нам Лешка, словно в этом была его личная заслуга. – У меня руки так и чешутся что-нибудь сделать полезное для этого корыта, которое увозит меня с острова. Почему бы мне, например, не подкрасить немного его борта, как раз бы управился до бухты.
– И не мечтай, – набросились мы на него. – Ты тут ничего не тронешь. Если нам для этого придется сесть тебе на голову или затолкать в пустую бочку, то мы это сделаем. Нам тоже надо в город, и мы не собираемся добираться до него вплавь.
– Злые вы, – пожаловался Лешка. Мы с Инкой расположились на носу и с удовольствием наблюдали за приближающейся к нам с каждой минутой Большой Землей. Наконец катер уткнулся в знакомый нам дырявый пирс, и тут мы спохватились – Лешка куда-то исчез. К счастью, он появился почти сразу же, как только трап спустили на берег. Свои вещи он вознамерился погрузить на нас, но тут уж мы возмутились и нагрузили его так, что у него живо пропала всякая охота прыгать и веселиться. Зато у нас настроение существенно улучшилось. До города мы добрались только глубокой ночью. Это означало, что визит к Светлане откладывается до следующего дня. Но так как Лешка нуждался в постоянном присмотре, то мы с Инкой отправились не к себе по домам, а к нему. Этому было еще одно оправдание.
– У Лешки нас искать никому в голову не придет, – шепнула мне Инка. – Тот человек, который пытался тебя убить, и мои бандюганы не допрут, что мы там. Стоит опасаться только милиции, но, с другой стороны, чего нам ее опасаться? Разве что они начнут ставить нам палки в колеса и мешать поискам настоящего убийцы.
Дома у Лешки была тишь да благодать. Его папа мирно похрапывал на диване, а возле него выстроился стройный ряд разнокалиберных бутылок из-под спиртного. Причем все они были абсолютно пусты. Бутылки стояли и дальше, до самой стены. Осторожно передвигаясь мимо них, мы прошли на кухню. Тут дело обстояло еще круче: пустые бутылки из-под водки, коньяка, сухих и полусухих вин занимали практически всю площадь. Оставшиеся участки оккупировали пивные бутылки. Примерно такую же картину мы обнаружили в гостиной. Даже в туалете стояли коньячные и пивные бутылки, а в роскошной ванне, в которой еще осталось немного пены, плавали бутылочки из-под настойки овса и боярышника.
– Ну надо же! – поразилась Инка. – Он, похоже, у тебя не просыхает с самого твоего отъезда в монастырь.
Я занялась арифметикой и подсчитала количество бутылок. Затем, исходя из средних возможностей человеческого организма, вычислила: Лешкин папаша ушел в запой еще во время поминок, но в таком разе непонятно, кто убрал остатки поминальной трапезы, перемыл всю посуду и убрал ее в буфет. Папаше такое явно было не под силу; даже если бы он взялся за сей труд, то перебил бы все хрупкие предметы или хотя бы их большую часть. А так как подобного не произошло, то становится ясно: тут похозяйничала женская рука и случилось это сравнительно недавно. Дней пять или шесть назад. Это мы установили по степени заплесневелости мясного рагу, приготовленного явно не мужской рукой.
– У твоего папы, оказывается, есть любовница! – радостно воскликнула Инка. – Что же ты нам не говорил?!
Леша широко раскрыл глаза и свирепо уставился на Инку.
– Никакой любовницы у моего папы нет и быть не может, – заявил он. – Он все вечера проводил дома и выходные тоже.
– Ну и что? – возразила Инка. – Вот у меня был приятель, который появлялся исключительно в полдень. Я сначала не понимала, в чем дело, а потом выяснилось: он женат, изображает из себя примерного мужа и потому позволяет себе шалости на стороне исключительно в обеденный перерыв. Я с ним, понятное дело, порвала, но он мне особенно и не нравился. А вот если бы я была в него влюблена, то тогда бедной жене не поздоровилось бы.
– Мой папа в обеденный перерыв всегда обедал с мамой, – с гордостью заявил Леша. – А когда она уезжала куда-нибудь, то он обедал у себя на работе.
Можно было подумать, что на работе у папы женщины не водились.
– А кто тогда убрал в квартире? – допытывалась Инка. – Это явно сделала женщина. А какая женщина пойдет убираться к постороннему мужчине, если у нее нет в этом личного интереса? Или ты думаешь, что женщины такие фанатки домашней работы, что их хлебом не корми, дай убрать за кем-нибудь грязь и мусор?
– Может быть, домработница, – предположила я и была уничтожена гневным Инкиным взглядом.
О том, что это могла быть домработница, она не подумала. Леша, наоборот, обрадовался и закивал головой.
– Мама приглашала иногда одну женщину помочь по хозяйству. Только вряд ли папа на нее клюнул бы, даже находясь в том состоянии, в каком он сейчас. Ей, видишь ли, давно перевалило за шестьдесят, и страшна она была, как смертный грех. Она носила обувь как минимум сорок четвертого размера, а кофточки – пятидесятого, и это при том, что сама была на два размера больше. И еще у нее несколько десятков жирных бородавок, обильно поросших волосами, а под носом щетинились усы, которые она брила, но не очень успешно. Думаешь, папа мог на нее польститься? – с ехидной улыбкой обратился Лешка к Инне.
– Не знаю, – буркнула раздосадованная Инка. – Твой папа, ты и думай.
