В этот период Надя часто обижалась из-за каких-нибудь пустяков. В 1931 году она снова уехала от Иосифа к своим родственникам, прихватив с собой детей. Это был еще один кризис в их отношениях, однако на этот раз уже ей пришлось звонить мужу по телефону, чтобы с ним помириться. Вернувшись к Иосифу, она не услышала от него ни одного упрека. Он вел себя по отношению к ней так, как будто ничего не произошло. Однако ее это вывело из равновесия, и ее самолюбие было уязвлено. Победа Сталина над ней была для нее невыносимой
[201].
Она попросила своего брата Павла привезти ей из Берлина пистолет. Объяснила она эту свою просьбу тем, что ей иногда становится страшно. В ту эпоху все видные деятели имели при себе оружие, а потому данная просьба не показалась Павлу ни подозрительной, ни нелепой
[202]. Он подарил ей маленький пистолетик – почти игрушку – вместе с патронами, и она его хорошенько спрятала. Подумывала ли она уже тогда о самоубийстве? Когда она, выпив на празднике в Промышленной академии алкоголя, почувствовала недомогание, Сталин помог ей лечь в постель. Когда он нес ее на руках, всячески стараясь успокоить, они в какой-то момент снова почувствовали друг к другу нежность. «А ты все-таки немножко любишь меня!» – в глубоком отчаянии сказала ему она. Нуждалась ли она все еще в нем? У нее уже в течение некоторого времени периодически срывались с губ фразы наподобие «все надоело», «все опостылело», «ничто не радует»
[203]. Дети не были для нее чем-то жизненно важным. В ее жизни что-то сломалось. Когда? Как? Почему? Некоторые ее родственники считали, что она просто больна и в результате этого у нее начались проблемы с нервами
[204].
Длинное письмо, написанное 12 марта 1931 года и адресованное матери Сталина, свидетельствует о смятенном состоянии ее души (что сильно контрастирует с обычно безмятежным тоном ее писем своей свекрови). «Вы на меня сильно сердитесь за то, что я ничего не писала. Не писала, потому что не люблю писать писем. Мои родные никогда не получают от меня писем и так же, как Вы, очень сердятся». Однако в этом длинном письме она также выражает восхищение своим мужем и надежду на благополучную супружескую жизнь с ним. «Живем как будто хорошо, все здоровы. Дети большие стали, Васе уже 10 лет, Светлане 5 исполнилось. […] С ней в большой дружбе отец. […] Иосиф обещал написать Вам сам. В отношении здоровья его могу сказать, что я удивляюсь его силам и энергии. Только действительно здоровый человек может выдержать работу, которую несет он». Этот заурядный рассказ о семейной жизни кажется еще более удивительным, если вспомнить, что именно в этот период в отношениях супругов появились признаки назревающего кризиса. «Лето не за горами, может быть, увидимся. А то приезжайте Вы к нам как-нибудь?.. Да, очень неловко, что Вы всегда нас балуете посылками, в то время как мы в этом отношении ужасно невежливы, но тут я тоже рассчитываю на Вашу доброту и надеюсь, что Вы на нас за это не так уж очень сердитесь. […] Шлю Вам приветы от детей, которые, к сожалению, не знают еще своей дорогой бабушки» (письмо от 12 марта 1931 года).
Имеется и последнее, еще более сбивающее с толку свидетельство относительно того, какие чувства Надя испытывала на самом деле к Сталину. Седьмого ноября 1932 года Хрущев находился рядом с ней на одной из нижних трибун, поставленных для партийных и государственных деятелей, чтобы те могли наблюдать за парадом, посвященным очередной годовщине Октябрьской революции. На Красной площади было ветрено и холодно, шел дождь. Надя с беспокойством поглядывала на верхнюю трибуну, на которой находился Сталин. «Мерзнет ведь! – сказала она своему другу Никите. – Просила одеться потеплее, а он, как всегда, буркнул что-то грубое и ушел»
[205].
Странное самоубийство
Проводился банкет, посвященный празднованию 15-й годовщины Октябрьской революции: Ворошилов с женой принимали у себя всех «грандов» Советской власти. На банкете присутствовали и Сталин с Надей, а также Алеша Сванидзе. Банкет проходил вечером 8 ноября. Надежде захотелось на этом банкете украсить себя желтой розой, однако ей удалось найти лишь белую розу. Это ее очень расстроило
[206]. Сталин о чем-то разговаривал с женщиной, сидевшей рядом с ним за столом. Надя, сидевшая прямо напротив них, тоже с кем-то оживленно разговаривала, делая вид, что не обращает внимания на мужа и его собеседницу. И вдруг она сказала какую-то колкость своему мужу. Он, сердито потупив глаза в свою тарелку, довольно громко буркнул: «Дура». Надя резко встала из-за стола и быстро – почти бегом – пошла в свою квартиру. Сталин покинул зал только после того, как банкет закончился, причем он не пошел домой, а поехал спать на дачу, прихватив Алешу Сванидзе. Ночью Надя несколько раз звонила на дачу. Первый раз ответил Сталин, но он, не став разговаривать с Надей, тут же положил трубку. Затем трубку все время брал Алеша
[207]. У Молотова сохранились об этом следующие воспоминания: «У нас была большая компания после 7 ноября 1932 года, на квартире Ворошилова. Сталин скатал комочек хлеба и на глазах у всех бросил этот шарик в жену Егорова. Я это видел, но не обратил внимания. Будто бы это сыграло роль. Аллилуева была, по-моему, немножко психопаткой в это время. На нее все это действовало так, что она не могла уже себя держать в руках. С этого вечера она ушла вместе с моей женой, Полиной Семеновной»
[208].
