Эта предполагаемая зависть Сталина по отношению к Кирову – который, по мнению многих историков, был более демократичным и менее радикальным, чем Сталин, – обосновывается тем фактом, что на XVII съезде партии, состоявшемся в январе 1934 года и названном «Съездом победителей», при голосовании Сталин уступил по числу отданных за него голосов Кирову. Это был и в самом деле съезд триумфа строящегося социализма, в который уверовало целое поколение людей, однако Киров «не был и не мог быть соперником Сталина»
[266].
Киров всецело поддерживал политику Сталина и искренне им восхищался, пусть даже и не опускался до подхалимства и – по некоторым вопросам – придерживался более умеренной позиции, чем Сталин. В конце XVII съезда Кирова избрали в Центральный Комитет, а затем, на пленуме ЦК, его включили в состав членов Политбюро, сохраняя за ним должность руководителя Лениградской партийной организации. Однако многочисленные свидетельства и архивные материалы опровергают утверждение о том, что его якобы хотели избрать на место Сталина. «В период съезда… никаких разговоров о выдвижении Кирова в Генеральные секретари не слышали, да и не могли они высказываться», – заявлял один из делегатов съезда. «Я твердо помню, что никаких разговоров о выдвижении Кирова на пост Генсека вместо Сталина я не слыхал», – вспоминал другой делегат. «Скорее всего, на создание мифа о Кирове как о политическом вожде, крупнейшей фигуре в политической жизни страны, повлияла его трагическая гибель и та пропагандистская кампания, которая развернулась после смерти Кирова. […] Не следует забывать, что вспоминали люди, прошедшие через сталинские лагеря, тюрьмы, величайшие несправедливости. Люди, до этого верившие в Сталина, обожествлявшие его. Отсюда их резко негативное отношение к своему свергнутому с пьедестала недавнему божеству, желание вместо него найти нового идола, якобы из зависти убитого этим “божеством”»
[267].
Фальсификация результатов голосования Кагановичем (с согласия Сталина, поскольку более трехсот делегатов якобы вычеркнули его фамилию из бюллетеней) – это еще один миф. Очевидцы событий той эпохи решительно опровергали утверждение о том, что была какая-то фальсификация. «Помню наше возмущение по поводу того, что в списках для тайного голосования были случаи, когда фамилия Сталина оказалась вычеркнутой. Сколько было таких случаев, не помню, но, кажется, не больше трех»; «против Сталина было 2–4 голоса, точно не помню»
[268]. Молотов тоже однозначно высказался по данному вопросу: «Наверно, и Сталин получил два-три шарика против, как и я получил. […] Я уж уверен, что Сталин один-два голоса каждый раз получал против. Вообще в любые годы. Всегда были противники»
[269].
В начале ноября 1960 года комиссия советских историков по распоряжению Николая Шверника, председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, открыла опечатанные документы счетной комиссии XVII съезда партии. Согласно этому документу, в котором дается список лиц, предлагаемых делегатам съезда для избрания в Центральный Комитет, и указывается точное число голосов, отданных за каждого из них, Сталина избрали лишь с тремя голосами «против», а Кирова – с четырьмя такими голосами. Единогласно избрали только Калинина и Кодацкого
[270].
Хрущев в своих «Воспоминаниях» пишет, что против Сталина проголосовали шесть человек, а против него самого (его тогда в первый раз избрали в состав ЦК) – тоже шесть
[271].
Кроме того, что Киров отнюдь не был соперником Сталина, а наоборот, представлял собой верного приверженца сталинизма, следует также подчеркнуть, что Киров не являлся такой политической фигурой, какая могла бы заменить Сталина. Как отмечал Молотов, достаточно посмотреть стенограммы съезда, чтобы однозначно понять, кто – Сталин или Киров – пользовался бо́льшим авторитетом
[272].
Дополнительным свидетельством того, что Киров никогда не попадал под подозрение у Сталина, является тот факт, что родственники Кирова и его жены – Марии Львовны Маркус – не стали жертвами ни одной из репрессий. Его жена, умершая в 1945 году, до самой своей смерти находилась на полном государственном обеспечении.
Первым обвинил Сталина в причастности к убийству Кирова Хрущев. Однако в ту эпоху – то есть в 1961 году – комиссия, которой поставили задачу выяснить правду, написала в своем заключении: «Николаев был террористом-одиночкой, и Сталин использовал убийство Кирова для физической изоляции и уничтожения как лидеров зиновьевской оппозиции, так и бывших их сторонников». Еще одна комиссия, созданная в 1963 году и работавшая до 1967 года, тоже пришла к выводу, что убийство Кирова Николаев задумал и совершил в одиночку.
В 1990 году Александр Яковлев, возглавлявший Комиссию по реабилитации жертв политических репрессий, заявил, что «в имеющихся документах нет никаких подтверждений того, что данное убийство было совершено по указанию Сталина»
[273].
Второй траур
Давайте вернемся к началу декабря 1934 года и понаблюдаем за Сталиным, горюющим по поводу смерти своего дорогого друга, случившейся вскоре после смерти его жены.
Тело Кирова, доставленное на специальном поезде из Ленинграда в Москву, 5 декабря, согласно советским традициям, было выставлено в Колонном зале Дома Союзов. После того как москвичи пришли проститься с Кировым в последний раз, двери были в десять часов вечера для публики закрыты, и только специально приглашенным лицам разрешили поприсутствовать на официальной церемонии прощания. Среди них были родственники Кирова, Ленина (а именно его жена Крупская, его брат Дмитрий и его сестра Мария) и Сталина (Анна и Станислав Реденс, Алеша и Мария Сванидзе, Павел и Евгения Аллилуевы). В 11 часов вечера прибыли главные руководители партии и государства – Сталин, Ворошилов, Молотов, Орджоникидзе, Каганович, Жданов, Микоян и многие другие. Оркестр Большого театра играл похоронный марш Шопена. Сталин подошел к гробу, наклонился над ним и, поцеловав покойника в лоб, тихо сказал: «Спи спокойно, мой дорогой друг, мы за тебя отомстим»
[274]. По его лицу текли слезы. Плакали все присутствующие. Руководители партии и государства стояли бледные, а Серго Орджоникидзе громко всхлипывал.
