Во время каникул он приезжал из Крыма в Москву, к отцу. Он часто ходил, как тогда было модно, на каток, и встретил там девушку, которая впоследствии станет его женой, – Галину Бурдонскую, студентку Московского полиграфического института. Он произвел на эту девушку впечатление тем, что пролетел на небольшом самолете прямо над станцией метро «Кировская». Они поженились в 1940 году и поехали вместе в Липецк, где Василий в это время служил в военной авиации.
В преддверии войны
В марте 1939 года состоялся XVIII съезд партии. У населения появилась надежда на ослабление социальной напряженности, на относительный покой – пусть даже и непродолжительный, – тем более что некоторые из осужденных были реабилитированы. По распоряжению Сталина многие военные, ставшие жертвами устроенных в 1937 году «чисток»
[336], вышли из тюрем или же вернулись из ссылки. Осознавая, что скоро неизбежно начнется война и что Красная Армия существенно ослаблена репрессиями, ударившими по ее высшему командному составу, Сталин попытался спасти то, что еще можно было спасти. Он освободил тех, кому удалось избежать высшей меры наказания и не заболеть в тюрьмах и лагерях серьезными болезнями. Так на свободе оказались, в частности, такие широко известные личности, как Рокоссовский, Мерецков, Горбатов, Туполев, Ландау и многие другие
[337].
Данная нелепая ситуация, при которой люди, еще совсем недавно осужденные за тягчайшие преступления, вышли из тюрем и вернулись из лагерей и теперь считались невиновными лишь в силу решения правителя страны, вызванного требованиями текущего момента, отнюдь не смущала Сталина. У маршала Рокоссовского, после того как он одержал выдающиеся победы на фронтах Второй мировой войны, состоялся следующий разговор со Сталиным:
– Константин Констатинович, там били?
– Били, товарищ Сталин.
– Сколько у нас еще людей «чего изволите»…
– Боюсь, как бы со мной не повторился тридцать седьмой год, – признался Рокоссовский.
– Тридцать седьмого года больше не будет, – ответил Сталин
[338].
В 1939 году Сталин уже точно знал, что война с Германией неизбежна. Начиная с 1935 года он искал союзников для совместной борьбы с Гитлером. Со временем ему пришлось признать очевидность того, что западные демократические государства не станут заключать с ним никаких антифашистских договоров: после Мюнхена надежда на союз с ними исчезла. Германская экспансия на восток не очень-то беспокоила правительства западноевропейских стран. Именно такая их позиция и привела к подписанию Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом («пакта Молотова – Риббентропа») – единственного средства, при помощи которого СССР мог выиграть время. Цель этого договора для советского руководства заключалась в том, чтобы получить отсрочку перед началом решительной схватки. Данный договор, подготовленный в обстановке строжайшей секретности, был подписан 23 августа 1939 года Молотовым, в то время являвшимся народным комиссаром иностранных дел, и Риббентропом – министром иностранных дел Третьего рейха. Двадцать восьмого сентября к этому договору добавился Договор о дружбе и границе.
Кроме того, были подписаны секретные протоколы, о которых стало известно в 1946 году во время Нюрнбергского процесса, но которые так тщательно прятались советским руководством, что их оригиналы были обнаружены лишь после распада СССР в декабре 1991 года. Они были частью великих секретов Сталина, его постыдным наследием, которое – от Генерального секретаря к Генеральному секретарю – передавалось с приказом никогда его не обнародовать. Советский народ и даже бо́льшая часть его руководителей не знали о существовании этих протоколов. В них предусматривался раздел Польши между Германией и СССР, а также раздел части Европы на «сферы влияния». В «сферу влияния» СССР попадали восточные районы Польши, Литва, Латвия, Эстония, Бессарабия и Буковина.
Первого сентября 1939 года нацистская Германия атаковала Польшу. Началась Вторая мировая война. Советские войска, в свою очередь, перешли 17 сентября советско-польскую границу и продвинулись вглубь польской территории приблизительно до «линии Керзона» – русско-польской границы, установленной в 1918 году. Продвинувшись на 200–300 километров на запад, СССР вернул себе территории, утраченные им по Рижскому договору 1920 года и заселенные в основном белорусами и украинцами. Данная акция также отодвинула стратегическую линию, с которой вермахт мог начать наступление на жизненно важные центры Советского Союза.
Двадцать третьего декабря 1989 года Александр Яковлев, возглавлявший комиссию, которой поставили задачу выяснить, опираясь на архивные материалы, в чем заключалась логика данного пакта, пришел к выводу, что это было «необходимое зло».
И в самом деле, подписав пакт с Гитлером (этот пакт был шедевром так называемой «реалистической политики», но при этом еще и верхом цинизма), Сталин надеялся оттянуть на полтора – а то и два – года начало столкновения с Германией. В 1939 году СССР, несомненно, был подготовлен к войне намного хуже, чем в 1941. Сталину доложили, что Гитлер хочет обеспечить немцам «жизненное пространство» и поэтому планирует захватить Украину – первый рубеж в его продвижении на восток. Договор, подписанный 28 сентября 1939 года, отнимал у Гитлера возможность реализовать этот свой замысел. Кроме того, вышеупомянутый пакт помог Сталину избежать агрессии со стороны Японии. Японцам пришлось изменить свои планы и отложить на неопределенный срок нападение на Советский Союз. Германским военным командованием этот пакт был воспринят как предательство Гитлера по отношению к интересам Третьего рейха
[339].
Операция «Барбаросса»
В ночь на 22 июня 1941 года Германия все-таки начала осуществление своего плана нападения на СССР – плана «Барбаросса»: армии Третьего рейха вторглись на территорию Советского Союза без объявления войны. Drang nach Osten – «Натиск на восток», – о котором давно уже помышляли немецкие милитаристы, начал претворяться в жизнь. По замыслу Гитлера, молниеносная война Германии с Советской Россией должна была закончиться победой Германии еще до окончания ее войны с Англией.
Для правительства СССР нападение Германии именно в этот момент стало неожиданностью. «Я знал, что война скоро начнется, но я думал, что мне удастся выиграть месяцев шесть или около этого», – признался Сталин в августе 1942 года Черчиллю, упрекнувшему его за то, что он проигнорировал его, Черчилля, слова, когда он в апреле 1941 года предупредил Сталина о надвигающемся нападении Германии.
