Москва начала пустеть еще летом. Дети, старики, различные высокопоставленные чиновники, деятели науки и культуры – все они уехали. Осенью – а точнее, в один из дней в середине октября – город вдруг охватила неописуемая паника. В продовольственных магазинах выстроились длинные очереди, а некоторые из этих магазинов даже разграбили. К Казанскому вокзалу, с которого поезда уходят на восток, потянулись толпы людей. Милиционерам, чтобы сдержать эти толпы, пришлось перегораживать улицы. Ничто не могло успокоить взволнованных людей. Эта паника длилась весь день. Затем, с заходом солнца, она резко прекратилась. Люди начали расходиться по домам и без вмешательства милиции. По всему городу, доходя до ушей каждого человека, пронесся слух: «Сталин остается в Москве!..»
Сидя на заднем сиденье старенького «паккарда» с откидным верхом, позади своего шофера, Сталин стал разъезжать по улицам города, ведущим к Казанскому вокзалу. Он был очень бледным и, откинувшись на спинку сиденья, приветствовал жестами руки москвичей, на которых его появление действовало одновременно и ошеломляюще, и успокаивающе: если Сталин остается в Москве, то зачем тогда уезжать? Люди стали расходиться по домам: они поняли, что Сталин хотел сказать им своим появлением на улицах. «Это было замечательно! Миф еще раз сыграл свою роль! – вспоминал впоследствии Джулио Черетти, один из руководителей итальянских коммунистов. – Вечером мне довелось узнать от одного русского секретаря, что в Кремле не обошлось без споров: руководство милиции предлагало прибегнуть к силе. По слухам, Сталин, поморщившись, отверг это предложение и попросил подать ему автомобиль с открытым верхом… Результат был достигнут, я сам его видел, поскольку я присутствовал при этом бессловесном общении между Сталиным и толпами москвичей – сначала на улице Горького, а затем неподалеку от Казанского вокзала»
[352].
Ближайшие соратники Сталина пытались убедить его уехать, держа наготове специальный поезд и – в аэропорту – четыре самолета (в том числе и его личный самолет). Никто не осмеливался открыто спрашивать его, уедет он из Москвы или нет, а потому попытались узнать косвенно: «Товарищ Сталин, когда отправить из Москвы полк охраны?» «Если будет нужно, я этот полк сам поведу в атаку»
[353], – ответил Сталин.
Берия, Маленков и Каганович в конце концов осмелились открыто посоветовать ему перебраться в Куйбышев. Тогда, чтобы всем все стало ясно, Сталин собрал в ночь на 16 октября своих помощников, охранников и своего шофера и сказал им: «Никакой эвакуации не будет, остаемся здесь до победы»
[354].
Седьмого ноября 1941 года, стоя на трибуне мавзолея Ленина, перед которой проходили подразделения Красной Армии, отправлявшиеся с Красной площади прямо на фронт, находившийся всего в нескольких километрах от Москвы, Сталин произнес одну из своих самых знаменитых речей, смешивая в ней славные страницы российской истории и символы Октябрьской революции. «Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»
[355]
Сталин, оставшись в Москве, которую то и дело бомбила немецкая авиация, продолжал работать в Кремле и – чаще – на Ближней даче. Иногда во время налетов вражеской авиации он поднимался в сопровождении кого-нибудь из своих сотрудников на крышу здания и наблюдал оттуда, как стреляет по немецким самолетам советская зенитная артиллерия. В 1941 и 1942 годах место, где находилась дача Сталина, подвергалось бомбардировкам. Руководство НКВД получило секретное сообщение о том, что неподалеку от дачи упала и не разорвалась бомба. Об этом доложили Сталину. «Ну, тогда пойдемте ее искать!» – сказал он. Взяв с собой миноискатель, Сталин и его охранники пошли обследовать окрестности. Они нашли множество различных металлических предметов, а бомбу так и не обнаружили
[356].
Сталин в течение всей войны работал в одном и том же ритме: днем и ночью, ночью и днем. Он обычно засыпал утром, часам к шести. Его охранники обнаруживали его спящим на диване, который находился за лестницей, или на стуле, поставленном на веранде (лицо Сталина при этом было закрыто от солнца фуражкой). Он по-прежнему страдал от ревматических заболеваний, и у него постоянно болели ноги (именно поэтому он все время ходил взад-вперед по своему кабинету во время проводившихся в нем совещаний). У него также была грудная жаба, а еще он страдал от артериальной гипертонии. Однако он не уделял никакого внимания ни самому себе, ни своим болезням. Ничто не могло остановить его в стремлении руководить обороной страны, вмешиваться в ход военных действий и заниматься дипломатией. Когда он успешно прошел через это испытание, ему было уже 67 лет. Он был измученным физически, постаревшим, еще более щуплым, с поседевшими и поредевшими волосами.
Фронт
Ездил ли Сталин на фронт? Данный вопрос является спорным еще с тех пор, как Хрущев в своем секретном докладе на XX съезде КПСС заявил, что Сталин, организовывая оборону страны, военные операции планировал по глобусу. Конечно же, политическое руководство страны не часто выезжало на фронт. Молотов признавал это по отношению к самому себе. «Я в Ленинград выезжал в 41-м. Во-вторых, я снимал Конева. Потом выезжал торопить Жукова. Это, по-моему, в 42-м или в 43-м. Вот эти были у меня поездки»
[357]. Сталин тоже несколько раз ездил на фронт, но эти его поездки держались в строжайшей тайне даже от его ближайшего окружения. В прессе о них никогда не упоминалось. Во время обороны Москвы Сталин ездил на фронт дважды. Он, в частности, посетил район Волоколамска. Когда он неожиданно решил туда съездить, он вызвал к себе Жукова и Берию и объявил им о своем решении в этот же день отправиться под Волоколамск. Еще он один раз ездил в Ленинград, когда Красная Армия готовилась там к крупномасштабному наступлению. Будучи по своей природе человеком скрытным, он стал еще более скрытным во время войны. Он никогда не рассказывал никому заранее о том, что собирается сделать. Его неожиданный приезд всегда был большим событием. Его обычно везде сопровождали личные охранники, а при поездках на фронт – еще и два подразделения НКВД: одно из них следовало впереди него, а второе непосредственно окружало его со всех сторон. Он проводил некоторое время на командных пунктах, разглядывая с них позиции немецких войск
[358].
