Мне приходилось опускать глаза или смотреть в сторону.
Мисс Картрайт сказала, что суп недостаточно теплый и остается только надеяться, что мы тут не отравимся. Она слышала, что на кораблях всегда плохо готовят.
Фелисити разговаривала мало. Она была очень бледна. Несомненно, приготовления к путешествию отняли у нее много сил, и то, что она покинула дом ради человека, с которым была знакома всего месяц до того, как решила выйти за него замуж, для нее было серьезным шагом.
Когда мы уходили из столовой, здоровяк все еще сидел на своем месте, и нам пришлось пройти рядом с ним.
Он сказал:
– До свидания.
Не оставалось ничего другого, кроме как ответить, и я произнесла:
– До свидания.
– А я думал, нам предстоит веселая ночка, – прибавил он.
Я кивнула и поспешила уйти.
– Какая дерзость! – возмутилась мисс Картрайт, когда мы оказались в коридоре. – Обращаться к нам таким тоном! Да еще говорить о какой-то веселой ночке!
– Может быть, он просто хотел показаться приветливым, – заметила я.
– Думаю, капитан или кто-то из офицеров должен представить нас тем, кого мы должны знать.
– Вряд ли это будет так официально, – ответила я. – Но поживем – увидим.
Попрощавшись с ними, я сказала, что хочу пойти в свою каюту разбирать вещи.
Что я и сделала. Пока я возилась с чемоданом, вернулась Мэйзи. Она подтвердила всеобщее мнение, что море будет неспокойным.
– Подождите, мы еще выйдем в залив, – усмехнулась она.
– Вы, должно быть, опытный путешественник.
– Папа плавает каждые два года или около того. Я уже говорила, мы шерстью занимаемся. У нас хозяйство к югу от Мельбурна. Мама плавает с ним, и я не разрешаю им оставлять меня одну. Я люблю бывать на нашей родине.
– Вам нравится путешествовать?
– Да. Но домой возвращаться тоже неплохо… Там можно расслабиться и почувствовать себя свободно.
– Вы находите нас слишком чопорными?
Мэйзи посмотрела на меня и рассмеялась.
– А вы-то сами как думаете?
Потом она начала рассказывать про их «собственность» у Мельбурна.
Я сказала:
– Я должна познакомить вас с мисс Дерринг. Я путешествую с ней и с ее тетей. Так вот, она собирается выйти замуж за владельца одного такого хозяйства недалеко от Сиднея.
– О, это в Новом Южном Уэльсе, а мы в Виктории.
Я рассмеялась вместе с ней.
– Что правда, то правда, – сказала я. – В гостях хорошо, но дома лучше.
Я подумала, что мы с ней прекрасно поладим.
Они были правы, ночь оказалась бурной. Я проснулась оттого, что чуть не вылетела из койки.
– Это еще ничего, бывает и похуже, – раздался сверху веселый голос Мэйзи. – Жаль, что так рано началось. Те, кто первый раз, еще не успели научиться бороться с морской болезнью.
– А оно приходит в определенное время… это умение?
– Для кого-то да, а кто-то так и не может научиться. Кому-то дано быть моряком, а кому-то нет. Надеюсь, вы из первых. Просто попробуйте забыть о качке. Вот и весь секрет. Свежий воздух тоже помогает… Я устала. Спокойной ночи. Сегодня нашу колыбельку хорошо качает.
Я какое-то время лежала, прислушиваясь к скрипу дерева и свисту ветра, под глухие удары волн в бока корабля. Мэйзи была права. Качка убаюкала меня, и я заснула.
Проснувшись на следующее утро, я обнаружила, что ветер не стих. В каюте было трудно удержаться на ногах, но я сумела добрести до ванны и переодеться. Морская болезнь не коснулась меня, но эти операции отняли достаточно много времени из-за постоянного движения корабля.
Мэйзи подала голос с верхней койки:
– Я встану, когда вы уйдете. Давайте и на будущее так договоримся. Здесь не хватит места нам обеим одеваться одновременно. Завтракать хотите?
– Разве что кофе с бутербродом.
– Это хорошо. Потом я бы на вашем месте вышла подышать свежим воздухом. Если вы можете принимать пищу, значит, все в порядке. Еда и свежий воздух.
Я сходила в соседнюю каюту к Фелисити и мисс Картрайт.
Обеим было дурно, и у них было только одно желание – чтобы их никто не трогал, поэтому я направилась в столовую. Там не было ни души. Я выпила кофе, съела бутерброд и, следуя совету Фелисити, вышла на палубу.
Волны перекатывались через нее, и я с трудом удерживалась на ногах. Обнаружив сухое местечко под спасательной шлюпкой, я закуталась в плед, который нашла здесь же, в ящике, села и стала смотреть на бушующее море.
Думала я о прибытии в Сидней. «Сумасбродная затея», представился мне голос бабушки. Так ли?
Вдруг я заметила фигуру, идущую по палубе, и сразу поняла, что это тот здоровяк из столовой. К вспыхнувшему ощущению раздражения неожиданно примешалось любопытство. Меня бы не удивило, если бы я узнала, что он специально пришел сюда следом за мной.
Мужчина подошел ко мне и сел рядом.
– Вот так встреча, – сказал он. – А вы отважная юная леди, если не побоялись бросить вызов силам природы.
– Мне сказали, это полезно.
– Если хватает мужества. Девяносто процентов наших пассажиров стонут по своим каютам. Вы это знаете?
– Не слышала о таком и не думаю, что ваша цифра соответствует действительности.
– Сколько человек вы увидели в столовой? Сколько здесь, на палубе? К счастью, только двое, что гораздо интереснее, чем толпа.
– Вы так считаете?
– Я уверен. Однако я совсем забыл о манерах. Нужно было, прежде чем садиться, спросить разрешения.
– Не поздно ли спрашивать разрешения?
– Это, как говорится, fait accompli
[5]. Где еще тут можно сесть? Это единственное сухое место… здесь, под спасательной шлюпкой. Разрешение получено?
– Что вы станете делать, если вам будет отказано?
– Все равно останусь сидеть с вами.
– В таком случае, ваш вопрос был излишним, вы не находите?
– Я вижу, вы весьма последовательная юная леди. Позвольте представиться. Мильтон Харрингтон. Благородное имя, вы подумаете. «О Мильтон, должен жить ты в эти годы…»
[6] и все такое. Я вам расскажу, почему меня так назвали. Моя матушка была очень красивой женщиной (о чем вы, несомненно, можете судить по моему очарованию, унаследованному от нее), и, прежде чем явить себя свету, я, признаться, доставил ей массу неприятных минут. Она на время утратила возможность предаваться светским развлечениям, что, надо сказать, составляло смысл ее существования. Потерянный рай, понимаете? И как только меня, прекраснейшего из херувимчиков, вложили ей в руки, она воскликнула: «Возвращенный рай». После этого я уже не мог стать никем другим, кроме Мильтона.
