Я подняла на нее мокрые глаза.
– Не надо.
Джо сморщила нос, словно извиняясь, а затем взглянула на меня с искренним сожалением.
– Эми, мне так жаль, что я тогда указала на твой дом. Я рассказала Рольфу о том, в каком чудесном месте ты росла и как Лео повезло с настоящей английской розой из настоящего английского сада. Жаль, что ты мне раньше все не рассказала. Для меня это ничего не меняет.
Я поежилась.
– Я даже думать не хочу, что Лео выяснит… И не спрашивай, почему я ему не открылась. Не было подходящего времени. А теперь я меж двух огней – дело не только в Келли, но и в том, что я не была с ним откровенна.
– А ты поверишь, если я скажу, что, по правде говоря, всем наплевать? Вокруг постоянно творятся дела и похуже.
Я взглянула ей в глаза и пожалела, что не могу объяснить, какова жизнь в маленькой деревне. Застывшая, осуждающая, удушающая.
– Я знаю. Но маме и папе не наплевать. Им очень не наплевать на то, что все это вот-вот снова обрушится на наш дом.
Она очень печально на меня посмотрела, а потом потерла ладони.
– Значит, мы должны сами найти твою Келли. Мне нужны подробности: дата рождения, описание, все, что ты можешь вспомнить. У тебя есть ее фото? Она на тебя похожа?
Я покачала головой.
– Нет. Ты и не догадалась бы, что мы сестры, она больше похожа на мою бабушку. Подожди. У меня есть альбом.
Я отправилась в свою комнату, вытащила встроенный под кроватью ящик. В самом дальнем углу лежала моя шкатулка с драгоценностями, в том числе и с коллекцией фотографий, которую мама не успела проредить. Я вытащила тоненький альбом и вернулась в гостиную, чтобы отдать его Джо.
– Вот, – сказала я. – Она не преступница. Она просто дура. И по ней это видно.
Я открыла альбом на снимке, где были запечатлены мы с Келли на выпускном старшей школы. Мама тогда заплела мои волосы в косы, а Келли щеголяла не идущей ей химической завивкой: на ее голове красовалась копна, до смешного похожая на мою. А еще у нее был красный распухший лоб и нарисованные карандашом брови: последствия того, что ей стало «интересно», подходит ли воск для ног и для бровей: она решила это проверить в ночь перед выпускным. В итоге она напоминала нечто среднее между чудовищем Франкенштейна и Бетт Дейвис
[66] и все равно выглядела как девушка, способная зажечь вечеринку в промокшей палатке. Она позировала на камеру, словно выступала на кастинге реалити-шоу, а мне было стыдно. И мне было четырнадцать.
Злость, печаль и что-то еще, гораздо более болезненное, кипели во мне, когда Джо перевернула страницу и открыла фотографии, где мы, все четверо, стояли на пляже с нашим старым псом Веселым Роджером. Были ведь времена, когда наша семья была действительно счастливой и цельной. В глубине души (на данный момент очень глубоко) я скучала по эгоистичной и глупой Келли не меньше, чем радовалась ее исчезновению из нашей жизни.
– Господи… – сказала Джо, и я поняла, что она готова выдать одну из своих убийственных характеристик.
– Я знаю. Но она все равно моя сестра, – сказала я. – Так что не надо про брови. Гены у нас одни.
Джо долго рассматривала фотографии, а затем взглянула на меня.
– Так, давай проясним. Ты хочешь сказать, что отказалась от любимого мужчины и жизни, полной роскошных балов, всего лишь для того, чтобы помешать «Национальному дознавателю» найти твою сестру и опозорить твою маму?
– Да. – Я помолчала. – Ну и еще чтобы избавиться от постоянного зуда в ушах, причиняемого Софией, которая все сокрушается, что трон унаследует Лео, а не она. И чтобы не пришлось оставлять бизнес, который я здесь построила. И до конца своих дней придерживаться той проклятой диеты.
Джо снова подтолкнула ко мне конфеты, и я взяла три, потому что впервые за долгие месяцы у меня не было причины отказываться.
– А если мы сможем первыми найти Келли? – спросила она. – Что ты тогда будешь делать?
Я задумалась, сидя с полным ртом розового крема.
– Наверное, – медленно сказала я, – я заставлю ее поехать домой и попросить прощения у родителей. Тогда, возможно, и случится что-то хорошее.
– А потом, после этого? Ты решишься снова сойтись с Лео?
Джо была полна надежд, но я нет.
Я не хотела ей отвечать.
Она долго ждала, но потом серьезно сказала:
– Моя жуткая семейка научила меня одному: никогда не игнорировать свое сердце. В долгосрочной перспективе оно оказывается умнее головы.
Иногда я думала, что семье Джо стоит открыть свой собственный бутик и продавать подушки с вышитыми на них цитатами.
Джо сделала мне еще чаю и прослушала лихорадочные сообщения от Лео – я не могла заставить себя это сделать, – а затем обобщила их так, чтобы я это выдержала.
Он был совершенно сбит с толку. Все задают вопросы. Что он сделал не так? Он любит меня. Что бы ни случилось, мы сможем это исправить.
Джо стояла надо мной, пока я набирала сообщение о том, что мне нужно время подумать, ведь до бала я не осознавала, как велики будут перемены, и не понимала реального объема работы, которая так много для него значит. И я также не учла влияние этого на мою семью, а мои родители сейчас находятся в состоянии шока.
Через час я получила письмо с рабочего адреса Лео, копия которого была адресована пресс-центру Жизель. К письму крепился пресс-релиз принца Леопольда, где сообщалось, что мисс Эми Уайлд с величайшим сожалением вынуждена отказаться – из-за болезни близких – от присутствия на коронации кронпринца Бориса Ниронского и Светландского, назначенной на субботу. Дальнейшие детали не разглашаются, поскольку они очень личные.
А затем он прислал сообщение: он вернется через неделю и очень надеется на возможность вернуть подарки, которые я оставила.
Мое сердце разбилось, я сдалась и весь остаток дня проплакала, прерываясь только на то, чтобы затолкать в рот очередную шоколадку «Шарбоннель энд Уолкер».
Следующие несколько дней я почти не запомнила, потому что они слились в один сырой комок боли и сожалений. Ощущалось это, как грипп, а не как разбитое сердце.
Я много часов беседовала с родителями по телефону, но не могла выходить из дома, поскольку теперь история о таинственном исчезновении принцессы-садовницы, сбежавшей с коронации, достигла фабрики слухов, и под домом расположилась банда фотографов, повсюду оставляющих стаканчики из «Старбакса». Миссис Мейнверинг завела привычку надевать свои лучшие наряды всякий раз, когда собиралась прогуляться: будучи не в состоянии сделать мое фото, стая акул развлекалась, фотографируя эту даму. Ее бридж-клуб никогда еще не привлекал такого внимания. Создавалось впечатление, что по улицам ходит престарелая версия новой британской топ-модели.
