Голубев, отчаявшись раздуть мокрые ветки, встал на ноги.
— Трохи годите, паныч, — едва прокашлялся бродяга. — Хочу вас спытать… Из-за хлопца русского був такий шум… А коли зарезали бы жиденка?
— Что за глупость ты спрашиваешь? Они своих детей в жертву не приносят.
— Це вирно, я тоже разумею, шо из-за жиденка шуму бы не було. Прощайте, паныч, доброго вам здоровьичка.
Голубев зашагал по Боричеву току. Сильный ветер сдул тучи, на темном небе высыпали звезды. Крест в руках Святого Владимира вновь засиял электрическим светом. Приступ отчаяния, охвативший студента после оправдательного приговора, постепенно утих. Он подумал, что Замысловский прав. Важно было осудить ритуал. Надо устроить торжественные проводы обвинителю и поверенным гражданской истицы, дабы показать всем врагам отечества, что патриоты считают киевский процесс своей победой. Более тысячи лет стоит Святая Русь! Немало бед она претерпела, но все выдюжила, крепкая верой православною и властью самодержавною!
«Еще поборемся!» — повторял Голубев, пиная промокшим сапогом обрывок афиши:».. астроли сезона 1913 года несравненной мадемуа…». Обрывок афиши отлетел на голый куст и затрепетал на ветру, как кружевные юбки шансонетки. Были видны только крупные цифры — «1913».
Эпилог
Суд присяжных вынес вердикт о невиновности Менделя Бейлиса. «Но кто же убийца?» — резонно спросит читатель. Детективный жанр имеет свои каноны, и нельзя поставить точку, не назвав имени убийцы. Сложность в том, что все описанное в романе не является вымыслом автора, а происходило на самом деле. Убийство Андрея Ющинского не было раскрыто по горячим следам, и тем более трудно рассчитывать на успех спустя полвека.
Разумеется, у автора есть своя версия, однако прежде чем познакомить с ней читателя, я хотел бы коснутся обстоятельств написания этой книги.
Знакомство с делом
Признаюсь (если кто-нибудь этого до сих пор не понял), что я вовсе не писатель, а историк, профессор, доктор исторических наук, автор нескольких специальных работ по истории России начала XX века. Киевский процесс заинтересовал меня как один из эпизодов политической деятельности крайне правых партий. Ознакомившись с литературой, насчитывающей десятки книг и статей различной направленности
[1], я взялся за первоисточники, в частности за мемуары участников этого дела
[2]. Трехтомные стенограммы судебных заседаний донесли до меня живое дыхание процесса.
[3] Следующим шагом стало обращение к архивам
[4].
Интерес к этому делу привел меня в Киев. Было это в конце 80-х годов, еще при СССР, когда существовала Украинская Советская Социалистическая республика. Оформив «квиток дослидника» в тесном читальном зале державного архива Киевской области, я перенес на свой стол двадцать томов следственного производства об убийстве Андрея Юшинского.
[5] До революции эти документы хранились в отдельном помещении окружного суда. После гражданской войны здание на Софийской площади заняло украинское НКВД. Чтобы освободить кабинет для замнаркома, старые документы вывалили на улицу, рассчитывая, что их приберут торговки с соседней Бессарабки. Так и разошлось бы следственное производство на кульки для семечек, если бы мимо не проходил юрист еще с дореволюционным стажем, помнивший дело Бейлиса. Он поднял шум, и документы были спасены.
[6]
Что ни говори, а подлинники обладают особой магией. При чтении протоколов допросов, у меня возникало странное ощущение, будто я живу сразу в двух эпохах. Отчасти это происходило потому, что после работы в читальном зале я, вооружившись планом города за 1911 год, отправлялся бродить по тем самым местам, о которых шла речь в документах. Улица Верхне-Юрковская была переименована в улицу Отто Шмидта. Знаменитый полярник жил в доме № 32, а в следующем, № 34, обитала семья Бейлисов. На месте дома Бейлиса возвышалась груда земли, которую сгребали бульдозеры. Пройдя дальше, я увидел, что еще неделя-другая и от старой Верхне-Юрковской не останется следа. На улочку наступали панельные многоэтажки, почти все старые лачуги уже были снесены. Строение № 40 сохранилось, но уже было необитаемо. Через покосившиеся ворота я прошел во двор. Шаткие ступеньки вели на верхнюю веранду, дверь оказалась незапертой. В квартире Чеберяков царил разгром, обои висели клочьями, прогнившие потолочные балки угрожающе прогнулись. Тесная кухня, «любимый уголок» хозяйки, маленькая гостиная, еще одна комнатушка, где раньше стояли кровати детей.
