— Вашбродь, неужто пана пристава к вечеру будем беспокоить? — изумился Осадчий.
— Болван, — цыкнул на него околоточный, — разве не знаешь, какое сегодня число! Кабы не это, стал бы я начальство тревожить!
Часам к четырем приехал пристав Рапота, дородный мужчина пудов десяти весом. Он встал на подножку пролетки огромными ступнями в сапогах с галошами, в которых имелись окованные медью прорези для шпор. Пристав рявкнул знаменитым на весь Киев басом:
— Почему допустили скопление зевак?
Околоточный надзиратель беспомощно пожал плечами, показывая, что несколько городовых не в состоянии удержать толпу. Но это только раззадорило пристава.
— Потрудитесь доложить, что произошло!
Околоточный, взяв под козырек, начал было рапортовать, но пристав, не выслушав и двух фраз, сделал жест, означавший «Знаю уже все», и прошел к пещере. Там старший городовой и несколько мобилизованных им лукьяновцев расширяли вход. Пристав несколько минут понаблюдал, как из-под лопат летят комья глины, а потом, потеряв терпение, отогнал копавших и полез внутрь, но тут же застрял. На выручку ему бросились городовые и после долгой возни вызволили начальство из подземного плена.
— Уф! — выдавил из себя пристав, стряхивая комья глины. — Как там тесно!
— Ваш высокобродь, прикажите внутри расширить? — подлетел к нему старший городовой.
— Оставь, — отмахнулся пристав и, обращаясь к околоточному, спросил. — Личность убитого установлена?
— Так точно. Местные жители определенно удостоверяют, что убит Андрей Ющинский, незаконнорожденный сын некой Александры Приходько. В Софийское духовное училище, где он воспитывался, отправлен городовой на предмет выяснения возраста и обстоятельств исчезновения их ученика. Кстати, вот еще одна свидетельница рвется, — прибавил околоточный, показывая на женщину, которую городовые не пускали к пещере.
Женщина, перехватив взгляд пристава, ловко выскользнула из-под локтя полицейского и оказалась перед начальством. По развязанным ухваткам ее можно было принять за типичную обитательницу киевского предместья. Но своей одеждой — длинным приталенным дипломатом — она отличалась от лукьяновских мещанок. Лицо ее было и вовсе необычным для здешних мест, матово-смуглым, цыганистым.
— Хочу засвидетельствовать, — бойко сказала женщина. — Если в пещере Андрюша, я его мигом узнаю.
— Хлопца уже опознали, — отозвался околоточный.
— Не случилось ли ошибки, — настаивала женщина.
Пристав, поняв, что любопытной особе было до слез обидно прибежать к шапочному разбору, когда полиция прекратила доступ к телу, сделал разрешающий жест. Женщина мгновенно исчезла в пещере. Спустя несколько секунд раздался ее голос.
— Точно он, Андрюшенька бедный!
— От оглашенная, погодь, — увещевал ее городовой, полезший за ней со свечой, — як ты тут бачишь в темноте? Дай посвечу.
— Вижу, вижу! Без сомнения Андрюша!
— Тьфу, балаболка, — ворчал городовой, вылезая вместе с женщиной, — тильки полицию беспокоит.
Женщина набросилась на городового.
— Выбирай выражения! Перед тобой не деревенская баба, а жена почтово-телеграфного чиновника. Я опознала мальчика по вороту рубахи. Там крестик белый, крестик красный. Я у Андрюшиной матери образчик брала, чтобы своему сыну на тот же манер вышить. Женька мой с Адрюшей были первыми друзьями.
— Ваше высокобродь, разрешите доложить, — старший городовой Осадчий с таинственным видом наклонился к уху пристава. — Так што я эту особу знаю. Неодобрительного поведения.
— Кто здесь на Лукьяновке одобрительного? — рассеяно отозвался пристав.
Он прислушивался к разговору двух лукьяновцев и постепенно наливался гневом. Лукьяновцы стояли неподалеку от него, опершись на лопаты, и вели между собой приглушенную беседу.
— Пасха через двадцать дней, — вздыхал один.
— Точно, Пасха, — вторил ему другой.
— Геть, мерзавцы! Подберите свои поганые языки! — налетел на них пристав.
— Мы, вашбродь, ничего не знаем, — испугано оправдывались лукьяновцы.
— Еще раз услышу, насидитесь у меня в кутузке! — рявкнул пристав.
Наблюдавший за этой сценой околоточный надзиратель позволил себе усмехнуться в усы. Пристав спросил его:
— Слышали, о чем эти скоты болтали?
— Ваше высокоблагородие… — вытянулся в струнку околоточный.
— Полно вам, — скривился пристав. — Прошу по-товарищески, без субординации.
«То-то, без субординации. А сам давеча меня с рапортом обрезал»! — подумал про себя пристав, но вслух ответил, что дело, сразу видать, поганое.
— Ох, поганое! — пожаловался пристав. — В Киеве еще ничего, а вот служил я на Волыни, так задолго до Христова Воскресенья начинаешь молиться: «Господи, пронеси»! Поверите ли, как Пасха минует, всем участком неделю на радостях горилку трескали.
Полицейские помолчали. Пристав, искоса поглядывая на околоточного, спросил:
— Как бы нам это дело с рук сбыть, ума не приложу?
— Сбыть-то, пожалуй, можно, — задумчиво произнес околоточный.
— Неужто? — обрадовался пристав. — Научите, как это обставить.
— И очень просто, — уже увереннее сказал околоточный. — Я вообще полагаю, что это дело принадлежит до Плосского участка.
Пристав остановился в недоумении, потом в его заплывших жиром глазках мелькнула искра понимания.
— Здесь же граница двух участков!
— Верно изволили заметить, граница, — развивал свою мысль околоточный, — у нас в практике установилось: если имеются постройки, выходящие на Нагорную или Верхне-Юрковскую улицы, то это наш Лукьяновский участок, а если построек нет, то это Плосский участок.
Пристав обвел руками вокруг себя и радостно констатировал:
— Какие здесь постройки! Пустырь да яры!
— Были бы дома, тогда точно участок наш.
— Если бы постройки, то я бы слова не сказал. А так с какой стати мы будем к соседям лезть, — подтвердил пристав.
Сообразив, что неприятное дело удастся сбыть с рук, он начал выговаривать околоточному надзирателю:
— Выходит, вы подняли переполох по ошибке. Хорошо еще, что быстро сообразили. Немедленно протелефонируйте Вышинскому, пусть этот польский выходец потрудится провести полицейское дознание. И настоятельно попросите, чтобы он немедленно прислал из участка городовых для охраны пещеры. Я своих людей ночью морозить не намерен. Утром отрапортуете о передаче дела в ведение Плосского участка.
Околоточный молча козырнул, подумав про себя: «Погоди, толстый боров! В следующий раз будешь своей головой соображать». Он предвидел неприятное объяснение с соседним полицейским участком и мысленно посылал тысячу чертей умчавшемуся на резвых конях начальству.
