— Ваше превосходительство не учитывает, что главный подозреваемый, то есть Лука Приходько, был введен в заблуждение. Когда он ходил в женихах, Александра похвалялась направо и налево, будто ее незаконнорожденный сын является богатым наследником. О том же, с целью побудить Приходько жениться, в один голос твердили остальные члены семейства Ющинских-Нежинских. У Луки сложилось превратное представление о капитале, завещанном его пасынку. Вот он и подговорил своих братьев и отца зарезать мальчика. Не исключено, что этого дегенеративного субъекта просто-напросто использовали в политических целях. В настоящий момент я как раз занимаюсь изучением его связей с черносотенными организациями.
— И что установили?
— Пока ничего, но…
— Вот именно ничего! Послушайте, господин следователь! Во всем деле я не обнаружил ни малейших указаний на политические симпатии Луки Приходько и его родственников. Полагаю, они вряд ли даже слышали о существовании политических партий. Но даже если бы они вступили в Союз русского народа, как о том без малейших оснований пишет либеральная пресса, неужели принадлежность к монархической организации, чью деятельность одобряет государь император, является составом преступления?
Чаплинский в упор глядел на следователя. Фененко отвел глаза и промямлил:
— Я этого не утверждаю…
— И прекрасно, что не утверждаете, — жестко сказал прокурор. — Я не потерплю внесения партийных пристрастий в оправление правосудия. Сейчас вы в моем присутствии снимете показания с Луки Приходько. Формально допрос может проводить только судебный следователь, но заранее предупреждаю, что я буду направлять ход допроса.
— Слушаюсь! — вздохнул Фененко.
В камеру ввели Луку Приходько. Прокурор впервые видел отчима убитого и должен был согласиться, что Приходько был малоприятным субъектом. Чаплинский попросил следователя прежде всего выяснить у арестованного, был ли он утром 12-го марта сего года у пещеры. Фененко послушно повторил вопрос. Приходько впился глазами в прокурора и взмолился:
— Смилуйтесь, ваше сиятельство, як же Лука був на Загоровщине, коли Лука був в мастерской?
— Спросите его, — приказал прокурор, — чем он может объяснить факт его опознания свидетелем Ященко?
Приходько со слезами на глазах ответил:
— То ж городовые Луку подвели под монастырь. Пан пристав сказал этому Ященко, шо, кроме него, печника, были еще двое свидетелей. И выставил двух городовых, якобы свидетелей. Они шептали на ухо Ященко, шо теж бачили меня коло печеры.
Прокурор метнул испепеляющий взгляд на следователя:
— Вы присутствовали при опознании?
— Нет, разве я допустил бы подобные нарушения, — смущенно оправдывался Фененко. — Пристав Красовский заверил меня, что провел опознание по всем правилам.
— Нечего сказать, по всем правилам! Выставил фальшивых свидетелей, которые сбили с толку этого печника. Не мудрено, что он «опознал» подозреваемого.
— Бо сыщики мени подфарбовали, — подал голос Приходько.
— Кто вас покрасил? — вскричал прокурор.
— Красовский. Он приказал подфарбовать мои волосы в черний колор. Потом меня одели в пальто и повязали круг шеи белую тряпку.
— Зачем? Ах, да! — Чаплинский вспомнил протокол показаний Ященко, засвидетельствовавшего, что неизвестный, замеченный им недалеко от пещеры, был одет в длинное пальто с меховым воротником и белое кашне. По словам печника, незнакомец имел черные волосы и закрученные вверх черные усы.
— Я рыжий, а меня подфарбовали в черный колор, — пожаловался Приходько. — А еще пристав велел подвить мои усы щипцами.
Дождавшись, когда окончательно сконфуженный Фененко занес показания в протокол и распорядился увести арестованного, Чаплинский ледяным тоном потребовал у судебного следователя объяснений.
— Ваше превосходительство, даю честное благородное слово, я ничего не знал о гримировании подозреваемого!
— Неужели вы не заметили, что волосы Приходько были выкрашены в черный цвет? Ведь вы видели его раньше, знали, что он рыжий.
— Встречал его один только раз в темном вестибюле сыскного отделения. Поверьте, не разглядел цвета волос.
— Подобные ошибки непростительны даже для кандидата на судебные должности, не говоря уже о следователе по важнейшим делам. Вы заставляете меня усомниться, на своем ли вы месте? Прощайте!
По дороге в свой кабинет Чаплинский с удивлением отметил, что боль в желудке отпустила. Едва обнаружилось, что против него сплели интригу, как сердце сразу погнало свежую кровь по жилам! Прокурор чувствовал прилив сил и готовность дать бой своим врагам. Ему доложили, что прибыл пристав Красовский. Пристав, очевидно, успел поговорить с канцелярскими чиновниками и выяснить причину вызова к прокурору. Он сокрушенно объяснял:
— Ваше превосходительство, ведь какая глупость вышла! Я только поинтересовался, что написано на латыни, а этот немчура целую историю поднял!
— Так, так! Забавно! Выходит, во всем виноват провизор! А на чей счет прикажете списать ваши проделки с переплетчиком? Зачем вы его загримировали и переодели? — сардонически усмехнулся Чаплинский.
Сыщик обладал отменной выдержкой и, не моргнув глазом, ответил:
— Ваше превосходительство, как же иначе! В день убийства мальчика было холодно, снег еще не растаял. Натурально, убийца был в теплой одежде. Но с тех пор прошло несколько месяцев. Очная ставка происходила летом, поэтому Приходько одели в пальто для воссоздания реальной обстановки-с.
— Постойте, пристав! — оборвал его прокурор. — Кому вы плетете эту чушь? Вы совершили уголовно наказуемое деяние. Пожелай я придать законный ход вашему проступку, вам грозят арестантские роты.
— Благодетель, отец родной! Ваше превосходительство! Не погубите! — взмолился сыщик. — От усердия преступил черту! Виноват-с, поторопился. Только как не поторопиться, когда окружной прокурор требуют незамедлительно найти убийц.
— Поменьше слушайте прокурора окружного суда. Для вашей дальнейшей карьеры это будет куда полезнее. На первый раз я вас прощаю, но берегитесь. Впредь все следственные действия будете согласовывать лично со мной.
— Всенепременно-с! Денно и нощно буду за вас возносить молитвы!
«Хлоп»! — брезгливо подумал Чаплинский, глядя на пятившегося и подобострастно кланяющегося Красовского. В дверях сыщик столкнулся с вошедшим в кабинет канцеляристом и, сделав особенно низкий и раболепный поклон, исчез за порогом. Канцелярист подал бумагу.
— Ваше превосходительство! Перепечатана докладная на имя господина министра юстиции. Прикажете отослать вечерней почтой?
— Нет! — сказал Чаплинский, разрывая докладную на мелкие кусочки. — Придется начинать расследование с чистого листа.
Глава девятая
Теплым июльским вечером Владимир Голубев прогуливался по Крещатику. Тротуары на Крещатике были светлыми и широкими — десять человек легко могли разойтись, нисколько не мешая друг другу, но на студента неловко натолкнулся прохожий в соломенной шляпе канотье, знававшей лучшие времена. Студент чертыхнулся, но сразу же прикусил язык, увидев, что перед ним беспомощный слепец с тросточкой, которой он дробно постукивал по тротуару. Голубев хотел пройти мимо, но слепой, цепко ухватив рукав рубахи, обратился к нему с нижайшей просьбой перевести его через улицу. Владимир скорчил гримасу неудовольствия, потому что синие очки, закрывавшие половину лица слепого, не могли скрыть, что он был евреем. Да и по выговору нельзя было не узнать уроженца еврейского местечка. Но не отказывать же калеке! Голубев нехотя взял еврея под костлявый локоть и повел его через Крещатик. Слепой шел, прихрамывая и спотыкаясь на булыжной мостовой, и все время бубнил себе под нос:
