– Другие выбивали доски в полу или со стен, – сказал мальчик.
– Пока шел поезд? – спросил я, но мальчик удостоил меня таким взглядом, что я заткнулся.
– Неужели в поездах нет надсмотрщиков? – спросил Корчак.
– Есть там надсмотрщики, – сказал мальчик. – Кого-то из беглецов подстреливают, кого-то – нет.
Кажется, Корчак не удивился ничему из сказанного.
– И ты – член этой боевой организации? – спросил он.
Мальчик сказал, что они пришли по двум причинам, и первая причина – помочь Корчаку бежать.
Польское подполье постоянно предлагало организовать ему побег, сказал Корчак, но он неизменно отвечал отказом, разве что они возьмут всех.
– Вы им нужны, потому что вы – единственный, кого они принимают за поляка, – сказал мальчик. – Но мы-то хотим вас вывести не только потому, что вы – знаменитый доктор Корчак. Мы хотим, чтобы вы бросили клич обо всем, что здесь происходит.
– С чего бы люди стали меня слушать? – спросил Корчак.
Мальчик не ответил.
– Скажи ему, – обратился ко мне он.
– Сказать что? – спросил Корчак.
И все трое посмотрели на меня.
– Еще они здесь потому, что им нужно, чтобы я им помог, – сказал я ему. – Я сказал, что если им нужна моя помощь, они должны сделать это для меня.
– Что для тебя сделать? – спросил Корчак. Он сделал такое удивленное и разочарованное выражение лица, что мне пришлось отвернуться.
– Вытащить вас отсюда, – сказал Борис. Он сказал, что немцы командовали переселением из своего управления на Желязной. Он сказал, что Лейкин был там главным ответственным из евреев и что я работал информатором на него и на гестапо. А это значило, что я мог попасть внутрь. И поскольку я мог попасть внутрь, я мог помочь им напасть на управление, когда придет время.
– Вы хотите, чтобы он вам помог напасть на управление? – спросил Корчак.
– Цена, которую он потребовал, – вытащить вас отсюда, – сказал второй мальчик.
– И когда вы обо всем об этом сговорились? – поинтересовался у меня Корчак.
– Они пришли в приют вчера, – сказал я ему. – Я разговаривал с ними на крыльце.
– И когда ты намереваешься этим заняться? – спросил он меня голосом, который использовал, когда обращался к немцам.
– Он должен будет пойти с нами сейчас, – сказал Борис.
– Я ничего не буду делать, пока его не вывезут из гетто, – сказал я им.
– У вас есть пистолеты? Есть у вас бомбы? – спросил Корчак.
– Мы достанем пистолеты. И бомбы тоже достанем, – сказал Борис.
– Где вы их достанете? – спросил Корчак.
Наконец, Борис сказал, что по его плану следующей ночью к четырем утра я должен буду отвести Корчака к стене в конце Прожной улицы, и там будет стоять лестница, и кто-то встретит его на той стороне, чтобы вывезти из города.
Корчак подошел к раковине и стоял, повернувшись к нам спиной.
– Я начну говорить, когда чуть перестану злиться, – сказал он.
Второй мальчик двигал стакан из-под чая по столу с места на место, будто шахматную фигуру. Когда я посмотрел на Бориса, тот только пожал плечами.
Корчак повернулся.
– А как же все дети из приюта? – сказал он мне. – Я должен их оставить сейчас, когда у них осталось так мало времени?
Я закрыл лицо руками.
– Я просто хотел вас спасти, – сказал я.
Второй мальчик сказал:
– Борис выбрал место на стене с ваших контрабандистских времен. Он хорошее место выбрал.
– Когда дети друг с другом препираются, у них есть одна поговорка, – наконец сказал нам Корчак. – Они говорят: «Я тебя в мешке верну».
– Скажите им правду, – сказал мальчик. – Скажите, что мы не можем их спасти.
– Сказать им, что они остались одни? – спросил Корчак, и даже их удивил его гнев.
– Они и так остались одни, – сказал мальчик.
– Нет, они не остались одни, – сказал Корчак.
Никто из нас не мог смотреть другому в глаза.
– Значит, вы отказываетесь бежать? – наконец сказал Корчаку Борис. – И ты нам не поможешь, если он не пойдет? – сказал он мне.
Я все еще закрывал лицо руками. Теперь в дверях стояла мадам Стефа.
– Может быть, он передумает, – сказал я.
– Но ты должен идти сейчас, – сказал Борис.
– И что, просто оставить его? И остальных тоже? – спросил я.
– Аарон – не жестокий мальчик, – сказала мадам Стефа. Женщина откашлялась и повторила это снова.
– Шимайя? Про Шимайю можете мне не рассказывать, – сказал Борис. – По его вине погибли двое моих лучших друзей. Шимайя заботится только о себе. Правда, Шимайя?
Второй мальчик поднялся из-за стола и, бросив грустный взгляд, поставил стакан в раковину.
– Значит, вы поступите так, как вам говорят, – сказал он Корчаку. – И облегчите жизнь немцам.
– Джентльмены, у нас выдался трудный денек, – сказал им Корчак.
Мадам Стефа подошла и положила руку ему на плечо.
– А теперь он ревет, – сказал Борис мальчику, указывая на меня, как будто предполагал, что так и произойдет.
Я закрыл голову кулаками, будто это могло помочь.
– Евреи могут сражаться лучше всех, кого я знаю, – сказал мальчик. Он сказал, что в первые дни войны возле Млавы стоял зенитный пост, и когда все остальные разбежались под первым воздушным рейдом, только евреи остались и сбили семнадцать самолетов. – Семнадцать самолетов! – сказал он.
– Ты не уедешь? – спросил я Корчака. Он отвернулся.
– Сделай хоть раз что-нибудь полезное, – сказал мне наконец Борис.
– Искупи все, что натворил, – сказал второй мальчик.
– От меня никогда не было никакого проку, – сказал я им. – И я не искуплю ничего, что натворил.
Они оба уставились на меня.
– Я никогда не верил, что он станет помогать, – сказал Борис, указывая на Корчака. – Но я думал, что ты можешь.
Второй мальчик посмотрел на меня с ненавистью.
– Без своего человека по ту сторону у нас нет шансов, – сказал он Корчаку. – Скажи это ему.
– Он принял решение сам, – сказал Корчак.
Вши и клопы роились на моей голове и на груди. Я расчесывал их пальцами.
– Я могу подумать об этом день? – спросил я.
– У тебя нет дня, – сказал мальчик.
– Тогда – нет, – ответил я ему.
КОГДА ОНИ УШЛИ, КОРЧАК ПОДНЯЛСЯ В СВОЮ КОМНАТУ, и мадам Стефа последовала за ним. Я сидел внизу в темноте среди спящих детей, пока не почувствовал, что больше не могу, и тогда поднялся по лестнице.
