– Все волнуются о вас, – только и сумела вымолвить Лавина. – А своих чувств я не могу высказать словами. Могу только сыграть.
– Слушая вас, я почувствовал себя лучше, – признался Элсвик.
Говорил он очень тихо, ненадолго замолкая, но Лавина слышала каждое слово, потому что слушала сердцем.
Ее рука все еще была в его руке, и ей казалось, что каким-то невообразимым образом от нее ему передавалась жизненная сила, которой он лишился.
– Я так боялась за вас, – прошептала она.
– Я, когда услышал музыку, почувствовал, что вы помогаете мне, наполняете меня силой и что я скоро поправлюсь.
– Да, – мягко промолвила Лавина. – Вы должны поправиться. Без вас жить было бы очень грустно.
– Я хочу, чтобы вы оставались со мной и помогали мне, – сказал Элсвик. – Пожалуйста, поиграйте еще для меня. И тогда я окрепну настолько, что скажу вам то, что хочу сказать.
– Скажите сейчас, – попросила она, затаив дыхание.
Однако его глаза уже закрылись.
Лавина забрала руку, но ей показалось, что он отпустил ее неохотно. Потом она вышла в коридор, и снова зазвучали мелодии, в которых она выражала то, что чувствовала, и когда танцевала, и когда скакала на лошади, и когда просто смотрела на солнце.
Теперь она таким образом разговаривала с мужчиной, которого любила, и разговор этот был жизненно важен для них обоих. Для будущего…
«Вы должны поправиться. Полностью выздороветь. Моя любовь больше всяких слов. Рассказать о ней я могу только так: музыкой, которая спустилась с небес и которая не принадлежит этому миру».
Через какое-то время Лавина решила сходить посмотреть, не заснул ли маркиз. Очень тихо войдя в комнату, она увидела, что глаза его закрыты.
Девушка встала рядом с кроватью на колени, тоже закрыла глаза и начала молиться о скорейшем выздоровлении раненого. Открыв глаза, она увидела, что он смотрит на нее.
Маркиз протянул ей руку, она вложила в нее свою и почувствовала, как он крепко сжал ее пальцы.
Потом он тихо спросил:
– Вы молились за меня?
– Всем сердцем, – пылко выдохнула Лавина. – Вы должны выздороветь ради меня.
– Разве вам не все равно, здоров я или нет?
– Конечно, не все равно! – воскликнула она.
– Я думал, вы ненавидите меня.
– Нет, что вы, я бы никогда не смогла вас возненавидеть.
– Дайте слово, что это правда.
– Это правда, клянусь!
Она бы еще что-нибудь сказала, но Элсвик, похоже, опять провалился в сон, и на этот раз лицо его просветлело, как будто тревоги покинули его и он обрел покой.
В комнату на цыпочках вошел отец Лавины и встал у нее за спиной.
– Ступай поспи, милая, – сказал он. – Утром ему станет лучше.
Той ночью она спала без сновидений и проснулась без ощущения гнетущего страха в душе.
– Ему лучше, – первым делом сообщила миссис Банти, не дожидаясь вопроса. – Я уже проверила.
Камеристка питала слабость к маркизу.
– Я должна пойти к нему, – сказала Лавина.
– После того как позавтракаете, – не терпящим возражений тоном произнесла миссис Банти.
Лавина спустилась вниз, где ее тепло встретила вся семья Макьюэнов. В последнее время она ела очень мало, но теперь, когда появилась надежда, настроение у нее стало улучшаться и она вдруг почувствовала голод.
Неожиданно в гостиную вошел дворецкий. Мрачно сведенные брови его указывали на важность того, что он собирался сказать.
– Прибыл посыльный ее величества. Он хочет говорить с лордом Рингвудом.
– Папа! – воскликнула Лавина и прикрыла рукой рот.
– Все хорошо, милая. Наверняка он принес ответ на письмо, которое я отправил ее величеству, как только узнал, что натворил принц Станислав.
– Что ты ей написал?
– Я отказался от места при дворе и написал почему.
Прежде чем она успела ответить, появился посыльный. Это был все тот же сэр Ричард Пейтон, и вид его иначе как смиренным назвать было нельзя.
– Королева получила ваше письмо, – сказал он, – и ответила незамедлительно. Я всю ночь провел в пути, чтобы как можно скорее добраться сюда и передать слова ее величества. Она надеется, что вы отнесетесь к ее письму очень серьезно.
Все, кто был в гостиной, обратили тревожные взгляды на графа. Лорд Рингвуд распечатал конверт.
В письме ее величество просила лорда Рингвуда пересмотреть свое решение покинуть двор, поскольку он был ей необходим.
Далее ее величество поздравляла его с помолвкой леди Лавины Рингвуд и маркиза Элсвика и выражала надежду на то, что их ждет счастливое будущее.
Она думала, лорду Рингвуду будет интересно узнать, что принц Станислав покинул страну и больше не вернется.
– Мы победили, милая, – сказал граф дочери. На глазах его выступили слезы счастья.
– О, папа! – Лавина обняла отца, чувствуя неимоверное облегчение за него и за себя. – Ты вернешься к ней?
– Думаю, да, милая.
– Я должна пойти рассказать Элсвику, – сказала она и поспешила наверх.
Маркиз выглядел намного лучше, чем вчера. На его щеках даже проступил румянец.
– Мы победили! – сказала она и рассказала о письме.
– Да-а, – протянул он. – Но я до сих пор не могу понять, что от этой победы получил я… И получил ли что-нибудь. Придется вам мне рассказать.
– Разве вы не знаете? – спросила она, присаживаясь на край кровати. – Разве музыка вам этого не сказала?
– Она дала надежду. Но вы тогда так разгневались на меня. Вы в самом деле больше не сердитесь?
– Там, в трактире, я наговорила много глупостей. Но это сгоряча. Просто было так неожиданно узнать от Станислава, почему вы хотели отомстить ему. Конечно, я всегда понимала, что чего-то не знаю. Когда мы с папой впервые пришли к вам, вы сначала нам отказали, но изменили решение, когда услышали имя Станислава. И вы всегда говорили, что у вас есть свои причины помогать мне.
– Да, я хотел отомстить ему за то, что он со мной сделал, – сказал маркиз. – Но не только за себя. Я хотел отомстить и за нее.
– «За нее»? Вы имеете в виду…
– Анжелику, девушку, которую я когда-то любил. Сейчас я понимаю, кто она на самом деле. Она была алчной хищницей, которой я был нужен только потому, что меня ждало большое наследство и титул. Ради нее я стал изгоем в своей семье. А это было не в ее планах. Ей не хотелось ждать неизвестно сколько, может, даже годы. Она хотела получить все прелести жизни сразу. Станислав соблазнил ее золотом и дорогими вещами. Он не мог жениться на ней, но для нее это было не важно, пока она могла жить в роскоши. Такая жизнь продлилась всего несколько месяцев. Потом он вышвырнул ее.
