Внезапно возле девушки появилась другая тень – не воображаемая, а видимая всем, и отбрасывала ее не печаль, а фигура, устремившаяся к танцующим. Чьи-то руки схватили Матильду и оттащили ее от Йохана. Послушница споткнулась, пошатнулась и ударилась головой о сильную грудь. Подняв голову, девушка почувствовала страшную головную боль, а лицо, которое она увидела перед собой, оказалось знакомым.
Арвид. По его дыханию Матильда определила, что он много выпил. Не помня себя от ярости, юноша воскликнул:
– Ты с ума сошла? Как ты себя ведешь?
Девушка уставилась на него, не понимая, кто из них двоих потерял рассудок. Возможно, она сделала что-то предосудительное, но уже забыла об этом? Возможно, он придумал себе то, чего на самом деле не было? А может быть, его просто возмутило то, что она пьяна и танцует?
Как он мог ее в чем-то упрекать, если его собственное лицо пылало, глаза блестели, а движения были такими порывистыми? Да, Арвид тоже выпил. Поддался он всеобщему праздничному настроению или же искал забвения, как и она, – от вина и медового напитка у него не только кружилась голова, но и пылали в душе гнев и ненависть.
И если голова у него вскоре перестала кружиться, потому что он мог стоять прямо, то ненависть и гнев никуда не исчезли. Матильда ощущала, как внутри Арвида нарастает некое чувство, касающееся его самого, ее и… Йохана.
Доброжелательно улыбаясь, молодой воин произнес:
– Тише, тише, дорогой послушник! Кто же в такой день обращается столь грубо с милой девушкой?
Его слова были пропитаны язвительностью, липкой и гнетущей, а значит, Йохан только притворялся доброжелательным. Несмотря на опьянение, Матильда осознала: он из тех, кто оскорбительно отзывается о монахах, которыми окружает себя Вильгельм. Воинов злила эта особенность графа, ведь таким поведением он вызывал сомнения в своей мужественности и, как следствие, в мужественности их самих.
Йохан разозлился еще не так сильно, как Арвид, но девушка чувствовала, что напряжение нарастает. От внимания окружающих это тоже не ускользнуло – музыка стихла, и люди перестали танцевать, устремив на мужчин и Матильду любопытные взгляды.
– Оставь ее в покое! – прошипел Арвид.
– С какой стати? – холодно ответил Йохан. – Ты ее муж? Этого не может быть, ты ведь расхаживаешь в рясе. Или ты из тех, кто любит и Бога, и женщин?
Матильда затаила дыхание: своими опрометчивыми, неосторожными словами Йохан оскорбил не Арвида, а самого графа Вильгельма, выплеснув раздражение, накопившееся в душе.
К счастью, рассудок Арвида был слишком затуманен, чтобы он мог понять это и использовать против Йохана. Послушник не ответил воину, а обратился к Матильде:
– Это не та жизнь, к которой ты стремишься.
«То же самое можно сказать и о тебе», – подумала девушка.
Так значит, вот почему Арвид не мог смотреть, как она танцует с незнакомцем: это напомнило ему о стремлении, которое ему тоже пришлось подавить в себе, – стремлении к одиночеству и отрешенности от мира.
Матильда поняла смысл его слов, но этот укор возмутил ее, и ей хотелось громко закричать: «Как я могу стремиться к чему-либо, если кто-то пытается меня убить? И пока я не знаю, от кого или от чего бегу, как еще, если не кружась в пьяном танце, мне можно заставить себя хотя бы ненадолго поверить в то, что борьба с невидимым врагом была лишь игрой?»
Девушка собиралась ответить, но Йохан ее опередил:
– Монах, ты добился своего: все на тебя смотрят. Теперь лучше иди и помолись.
– Я не монах! – воскликнул Арвид.
Он чувствовал себя оскорбленным, когда его принимали за того, кем он хотел, но пока не мог стать.
– А я воин! – отрезал Йохан, – и если ты не уйдешь, то узнаешь, что драться я могу и без меча.
Он сжал кулаки, и Арвид, к ужасу Матильды, не отступил, а последовал его примеру.
– Нет! – закричала она или только хотела закричать, потому что мужчины уже набросились друг на друга.
Этот неравный бой закончился очень быстро. Ненависть, кипевшая в душе Арвида, была сильнее, но тело Йохана – крепче. Воин нанес два удара, причем бил вполсилы – и его противник уже лежал на земле, сплевывая кровь и не желая мириться с поражением. Когда девушка склонилась над ним, он оттолкнул ее и вскочил на ноги. Выражение лица Арвида пугало Матильду больше, чем происходящее: на нем отражались не бессилие и ярость, а необъяснимое наслаждение от поединка – наслаждение, воодушевление и жажда крови. Эти чувства порождала не только борьба, но и осознание того, что он ее проиграет, а значит, даже если у него не хватит сил, чтобы победить противника, все же останется возможность разрушить самого себя.
Таким свирепым она еще никогда Арвида не видела. Это был уже не он. Это был… его безумный отец.
Прежде чем Йохан нанес следующий удар, подоспевшие воины скрутили ему руки. Он сопротивлялся, но, так же как и Арвид, не мог справиться с ними в одиночку. Обоих поспешно вывели из зала, отвесив пару оскорблений, кучу насмешек и произнеся рассудительные слова, призванные их образумить:
– Не омрачайте самый счастливый день в жизни Герлок!
Матильда вышла за ними на улицу. Там было холоднее, но все же недостаточно холодно, чтобы утихомирить разъяренных мужчин. Незнакомец, отец Арвида, все еще не оставил душу своего сына, а напускная доброжелательность Йохана окончательно сменилась отвращением к противнику, который изображал из себя человека Божьего, а на самом деле был таким же, как и остальные мужчины, – грубым и жестоким собственником.
Матильда вмешалась в тот момент, когда они уже собирались снова наброситься друг на друга.
– Прекратите! – крикнула она.
Слава богу, они опустили кулаки.
Девушка повернулась к Йохану, потому что ей было легче смотреть в его лицо, чем в неузнаваемое лицо Арвида, и потребовала:
– Оставь его в покое!
– Ты его защищаешь? – возмутился он.
– Я никого не защищаю, просто я на стороне миролюбивых людей, а таких здесь слишком мало. Сделай одолжение себе и мне: уступи!
– А от него ты ничего не потребуешь?
– Потребую, но то, что я скажу ему, касается только нас двоих. Уходи, прошу тебя.
Йохан обиделся и заметно смутился.
– Мало того что с монахами водится граф Вильгельм… Но чем они привлекают тебя, юную красивую девушку? – проворчал он и наконец сделал шаг назад.
Матильда подозревала, что теперь он вернется в зал, напьется еще больше, подерется с кем-нибудь более сильным, чем Арвид, и нанесет этому человеку серьезные увечья. Но это уже были проблемы Йохана, а не ее.
Когда он ушел, девушка медленно повернулась к Арвиду.
Он выглядел уже не чужим, а… жалким. Не успел Йохан скрыться из виду, как у Арвида подкосились ноги. Он согнулся, и на его лице читались уже не ярость и безумие, а лишь сожаление о содеянном.
