Это относилось не только к Аскульфу, но и к другим воинам. Когда кто-то из них хотел тепла, он в лучшем случае думал о потрескивающем костре, а не о мягком теле женщины, которая была бы с ним одним целым, которую он любил бы и которая дарила бы ему уверенность в том, что он не одинок.
Однажды вечером, когда Матильда сидела у костра, Аскульф присел рядом с ней. Неожиданно он поднял руку и погладил ее по лицу. Он все же был человеком из плоти и крови, а не из камня, и это удивило девушку. На его безжалостность она могла ответить упрямством, но теперь, когда он не переставал ее ласкать, она только жалобно заскулила. Аскульф оказался человеком, а значит, был способен совершить то, чего Матильда боялась больше, чем смерти, – изнасиловать ее. А о чем еще он мог думать, если его рука ощупывала ее грудь, но не с вожделением, а скорее оценивающе, как будто ему нужно было очень осторожно осмотреть убитое диковинное животное, чтобы при потрошении не пропал ни один кусочек дорогого мяса?
Матильда застонала.
– Ты должна ко мне привыкнуть! – приказал Аскульф грубым голосом. – Не сопротивляйся!
Она и не могла сопротивляться, поскольку была связана, она могла только жалобно скулить, и, к ее удивлению, на человека из камня это подействовало. Он убрал руки и прислонился к стволу дерева.
Матильда замолчала, но в ее душе звучало множество вопросов. Почему Аскульф не взял ее силой? Что он имел в виду, когда говорил, что она должна к нему привыкнуть? Куда он ее везет? И опять же: кто она такая?
На следующий день пальцы девушки онемели настолько, что она уже не чувствовала деревянного дна тележки. Ее тело медленно погибало, как молодой зеленый росток на весеннем морозе. Дух ее, напротив, охватило лихорадочное волнение. Матильда догадывалась, что скоро поездка закончится и в конце дороги она получит ответы на все свои вопросы.
Арвид давал отдохнуть лошади, но сам не отдыхал. Привязав животное, он лишь изредка позволял себе прилечь, чтобы восстановить силы. Обычно он бродил пешком по окрестностям Лана и уже давно изучил эти места вдоль и поперек. Арвид знал каждое дерево, каждый камень, каждую развилку, каждый крестьянский двор, а также то, получит он там кружку пива или же только недоверчивые взгляды.
То, что воины короля Людовика его схватят, допросят и узнают, что он прибыл из Нормандии и помог Ричарду бежать, было всего лишь вопросом времени.
Об этом предупреждала Арвида и Спрота, когда он с ней разговаривал. Вопреки своим убеждениям, он последовал совету Осмонда и вернулся в Питр, но, как он и ожидал, Матильды там не оказалось.
– Что бы с ней ни случилось, – рассудила Спрота, – в одиночку ты не сможешь ей помочь.
Она была права, и все же Арвиду хотелось наброситься на нее с кулаками. Даже ее округлившееся тело не удержало бы его от того, чтобы поддаться кипевшему у него внутри гневу, вызванному растерянностью и бессилием. И только Эсперленк, который, казалось, все это почувствовал и угрожающе поднял кулаки, заставил его отступить. Но помешать Арвиду кричать на Спроту он не мог.
– Я еще не потерял надежду! Не говори со мной так, будто Матильда уже мертва!
Взгляд Спроты наполнился сочувствием, и это только усилило гнев Арвида. Он не мог простить ей того, что она так легко принимала неизбежное, а себя он не мог простить за то, что раньше и сам очень часто сдавался раньше времени. Теперь, видимо, его настигла справедливая кара. Почему тогда, после смерти Вильгельма, он не боролся за Матильду более решительно, почему позволил ей уйти в монастырь?
Арвид сбежал из Питра и стал себя казнить: он больше не отдыхал, почти не спал, мало ел и даже не пил. Часто он, несмотря на жажду, проезжал мимо прозрачных ручьев и говорил себе, что не имеет права пить из них, не зная, испытывает ли жажду Матильда.
Он хотел пожертвовать ради нее всем, хотя и догадывался, что это бесполезно и что на это его толкает не только любовь, но и озлобленность, с которой он когда-то цеплялся за желание стать монахом. В голове у Арвида промелькнуло подозрение: все, к чему он стремился – святая жизнь, благополучие молодого Ричарда или совместное будущее с Матильдой, – могло оказаться случайным выбором и на самом деле совсем ничего не значило. Не исключено, что ему всего лишь нужно было выплеснуть буйство, упрямство и ярость, живущие в его душе, и не позволить им с неистовой силой обрушиться на него самого.
И все же Арвид слишком часто отрицал свою любовь к Матильде, чтобы теперь снова усомниться в силе этого чувства. Не важно, что его толкало на это и почему, – значение имели лишь слова, которые он сказал Спроте: он не потеряет надежду.
Дни пролетали один за другим. Арвид поговорил со странствующим торговцем, прачкой и крестьянином из Лана, но никто из них не слышал о Матильде. Вместо этого они поделились с ним другой новостью, не менее тревожной. После побега Ричарда лицемерный Арнульф Фландрский предложил Людовику свою помощь и прислал из Лилля несколько отрядов воинов. Хотя только благодаря им король не смог бы вернуть Ричарда обратно, этот странный союз вызывал опасения.
Еще бо́льшую тревогу внушала Арвиду встреча Людовика и Гуго Великого в Лакруа, где король посулил Гуго новые выгоды при условии, что тот пойдет войной на норманнов.
Что ответил правитель, который, собственно говоря, поклялся не вмешиваться в их вражду, Арвиду не сказали – возможно, потому, что простые люди и сами не знали этого, или же потому, что на пороге войны они с подозрением относились к каждому незнакомцу.
Как бы там ни было, Арвид больше не мог оставаться в окрестностях Лана. Однажды утром он сел на лошадь и направился на запад, но не для того, чтобы спасти свою жизнь, – просто он убедился в том, что Матильды в городе нет. Его путь лежал в Санлис, где по-прежнему находился Ричард.
Увидев Арвида, Осмонд вздохнул с облегчением.
– Ты не представляешь, что произошло! Гуго встретился с Людовиком, но Бернард снова пытается на него повлиять. Он ездил в Париж, и Гуго еще раз поклялся, что окажет Ричарду поддержку.
– Но ведь это хорошо!
– Да, если бы Гуго держал свои обещания. Но он оказался вероломным подлецом. Наверное, он уже долго раздумывал о том, как извлечь из этой вражды наибольшую пользу для себя, и выбирал, у кого отобрать земли: у Людовика или у Ричарда. К сожалению, Гуго решил обогатиться за счет норманнов.
– Что он сделал? – спросил Арвид.
– Он перешел границу и захватил Бессен, а сейчас осаждает Байе. Одновременно с ним до Нормандии добрались и воины короля Людовика.
Арвид закрыл глаза. Судьба Нормандии его почему-то не волновала, но из-за этой войны в опасности окажется и Матильда, если она еще жива.
Только теперь Арвид заметил, что к ним присоединился Ричард. Мальчик выглядел таким тощим, как будто по-прежнему ничего не ел, хотя ему уже ни перед кем не нужно было притворяться больным. Он мрачно произнес:
– И Людовик, и Гуго обвиняют во всем меня. Якобы своим побегом я легкомысленно нарушил мир между Нормандией и ее соседями.
