Оттуда же, из сарайчика, на свет появилась конторская папка, аккуратно перевязанная белыми веревочками. Внутри – аккуратно сложенные газетные вырезки и целые газеты, в которых под тем или иным соусом излагалась легенда о Безголовом. Среди вырезок нашлась и знакомая музейная брошюра. И что любопытно – с дарственной надписью: «Уважаемому Степану Притуле с пожеланием и в дальнейшем так же горячо интересоваться историей родного края. А. Бондарь».
Состав преступления налицо. Душевнобольной убийца окончательно слетел с катушек, затем осознал, что натворил, и свел счеты с жизнью. В Подольске орудовал маньяк, свихнувшийся на почве старинной легенды. Захватывающий сюжет для телевизионных новостей и сенсационных публикаций. Только все это дурь чистой воды.
Главное – Тамара права. Дело фактически закрыто. Писанины будет еще много, но у наших следователей на этот счет рука набита.
Итак, все вроде бы позади.
Когда Комаровы уснули, я тихонько пробралась в комнату, служившую Олегу кабинетом. Там был установлен параллельный телефонный аппарат, и оттуда, плотно прикрыв дверь, я позвонила Бондарю.
– Лариса, сейчас у меня нет ни возможности, ни желания беседовать с вами. Извините, я не слишком вежлив, но после всего, что произошло сегодня…
– Подождите минутку, Анатолий, все-таки выслушайте меня. – Я старалась не повышать голос и одновременно говорить так, чтобы собеседник на другом конце провода понимал – я в ярости и кричу. – У вас нет желания беседовать со мной, зато после всего, что произошло сегодня, у меня появилось острое желание поговорить с вами о том, что случилось и чего не случилось вчера. Думаю, я имею на это право. Вчера ваш сторож едва не зарубил меня топором, и я хотела бы знать, почему вы это допустили!
Молчание в трубке длилось так долго, что мне показалось – что-то случилось с телефоном. Наконец я услышала:
– Ничего такого я не допускал и не мог допустить.
– Вот как? Вы знали о проблемах Притулы. Вы ничего не сообщили милиции после того, как ваш сторож умертвил свою первую жертву и отрубил ей голову. Хотя знали, что следствие активно ищет в городе психически больных, на которых может пасть подозрение. Вы завели разговор о связи между легендой и современностью именно со мной. И не только потому, что милиция не приняла бы во внимание ваши соображения без конкретных доказательств – просто так было безопаснее и комфортнее для вас. Вы косвенно намекнули постороннему лицу, где следует искать корень зла, и на этом сочли свою миссию выполненной, анонимность вашего психа – нераскрытой, а совесть – чистой. Верно?
– Лариса, – вздохнул Бондарь в трубке. – Все это выглядит совершенно иначе. Но поверьте – меня смертельно утомила необходимость в течение нескольких часов пояснять начальнику райотдела, человеку казенному и к тому же не слишком большого ума, а также прокурору, далекому от социальных проблем, и городскому голове, в принципе далекому от всего на свете, почему я помог Степану и скрыл от всех его проблему. Они меня не поняли. Правда, в соучастии не обвиняют – и на том спасибо.
– Попробуйте пояснить и мне. Как-никак я еще одна жертва вашего теплого отношения к патологическим субъектам.
– Если уж речь о вас, то вы сами спровоцировали Степана. Зачем было так бесцеремонно вторгаться в мир его больного воображения? Думаете, это вы его испугались? Ничего подобного – это он вас боялся. И не нападал он, размахивая топором, а защищался! Потому и не довел дело до конца. Он всего на свете боялся, Лариса, и себя – в первую очередь. Ему было всего сорок девять лет, сорок девять – вдумайтесь в эту цифру! И с двадцати одного года – одна психиатрическая клиника за другой. Пока были живы его родители в Хмельницком, все шло хорошо, насколько понятие «хорошо» применимо к его случаю. Родители забирали его из больницы, присматривали за ним дома, а потом снова отправляли на плановое лечение. Между врачами и семейством Притул существовал негласный договор: присматривать за Степаном по очереди. А потом в стране все перевернулось вверх дном. Таких, как Степан, просто перестали держать в стационарах. Родители умерли с интервалом в семь месяцев, и он остался один. Младшая сестра не в счет – она «забыла» о его существовании, вычеркнула больного брата из памяти. Несколько лет подряд он бомжевал, питался неизвестно чем, спал неведомо где. Потом нашлись добрые люди, привезли его сюда, к стареющей тетке. И так уж вышло, что она работала у нас в музее уборщицей. Попросила пристроить племянника, рассказала все как есть. И я взял его сторожем – тогда у него еще не было этих патологических проявлений. Вы слушаете?
– Естественно.
– Тетка Степана умерла полтора года назад. Отписала племяннику дом. Он мало с кем общался, жил отшельником, на него просто не обращали внимания. Конечно, регистрация у него имелась, я помог, при моем положении это довольно просто. А вот на учете у психиатра Степан Притула не стоял. Не хотелось портить человеку и без того изломанную жизнь. Вот и вся история.
– Трогательно, конечно. – Я врала – до вчерашней ночи меня такая история и в самом деле заставила бы расчувствоваться, но я хорошо помнила, как он влепил обушком своего топорика в лобовое стекло моей машины, и всякие чувства у меня пропали. – Он что, увлекался страшными сказками?
– На самом деле – историей. Мне казалось, что это увлечение делает его спокойнее. В периоды просветлений он проявлял некоторые способности, слушал и впитывал услышанное, как губка. Да и память у него была незаурядная.
– И однажды он услышал легенду о Безголовом?
– Да, – признал Бондарь. – Поначалу это было обычное любопытство. Потом я стал замечать за ним кое-какие странности. В частности – болезненную увлеченность этой легендой. А однажды он признался, что по ночам ходит гулять по развалинам имения, надеясь встретить там дух полковника Ржеутского. Теперь вы отчасти понимаете мой гнев, когда я обнаружил прорытый кем-то «левый» вход в подземелье: рано или поздно Степан мог забраться туда и попасть в беду… Но это – все, Лариса, действительно все. Люди – существа суетные, я не исключение. Забегался, заработался: диссертация, гранты, поиски спонсоров… А на самом деле следовало больше внимания уделять этому несчастному, тогда бы ничего не случилось. Примерно это же я сегодня говорил и отцам города. Боюсь только, что меня не поняли…
– Выходит, Притула убивал, потому что считал себя призраком Витольда Ржеуцкого?
– Не исключено. По всем признакам – так и есть, но теперь никто уже не сможет выяснить точно. Что творилось в его голове – понятия не имею.
– Еще один вопрос. Виктор Потурай, этот бизнесмен, знал Степана лично?
– Вряд ли. Разве что в лицо и краем уха имя. Вы, наверное, знаете, что Потурай регулярно переводил небольшие суммы на развитие музея?
– Слышала где-то. Скажите, Притула умел водить машину?
– Какое там! Он и на велосипеде ездить так и не научился… Да и права бы ему ни под каким видом не дали. А почему…
– Просто любопытно. – Я выдержала паузу. – Не знаю, какую роль отвести в этой истории вам, Анатолий, но мне кажется, что вы должны были повести себя иначе уже после первого случая. Может, тогда удалось бы избежать всего остального. У вас теперь, наверное, будут неприятности?
