Потому что жить в доме следователя, который ведет громкое резонансное дело, быть юристом и целомудренно избегать разговоров об отрубленных головах, а вместо этого, скажем, щебетать о преимуществах столичных косметологов в сравнении с провинциальными – совершенно нелогично. Да и невозможно.
– Нам с тобой, – все же поспешила оговориться я, – это ничего не дает. А вот вам, – я прицелилась в Тому указательным пальцем, а затем очертила им в воздухе окружность, – даст важную информацию о личности убийцы.
– Убийцы? Почему ты считаешь, что их не двое?
– Возможно, – кивнула я. – А хоть бы и трое: один заманивает и оглушает, другой рубит голову, затем третий тащит труп через весь город. Ты сама-то допускаешь такой расклад?
– Я уже и не знаю, что допускать и чему верить…
– Ну, это уже совсем безнадега, а тебе такие настроения сейчас ни к чему! В том, до чего мы додумались, есть рациональное зерно. Смотри. – Я устроилась поудобнее и прикурила очередную сигарету. – У того, кто способен отрубить голову живому человеку, нервы, несомненно, крепкие. Но тут, – я постучала себя по лбу, – точно не все в порядке. Однако он не явный псих и у него точно нет справки из диспансера и врачебного диагноза. Он никогда не лечился ни стационарно, ни амбулаторно. И выглядит как самый обычный человек. Больше того – как человек, которому можно доверять настолько, чтобы позволить ему оказаться у себя за спиной. Одним словом, это абсолютно надежный, порядочный, законопослушный гражданин. Возможно, даже имеющий определенный вес в обществе и соответствующий социальный статус.
– Спасибо, тетушка, ты меня успокоила, – грустно улыбнулась Тамара. – Остается только проверить все взрослое мужское население Подольска.
– А почему именно Подольска?
– Дважды специально приезжать сюда из другого города, чтобы рубить людям головы? Это еще невероятнее, чем твоя версия о заговоре трех убийц.
– Логично, – согласилась я. – Но я имела в виду то, что не стоит искать преступника среди местных психопатов. К тому же их должны были проверить еще после первого эпизода.
– И проверили! Представляешь: в нашем городке, оказывается, живут сорок два человека в возрасте от двадцати до шестидесяти лет, состоящих на психиатрическом учете!
– И все до единого шизики?
– Большинство, конечно, алкаши и наркоманы. Но есть и обычные граждане с прогрессирующей шизофренией. Вот, например, когда в девяносто пятом закрыли местный консервный завод, у главного технолога крыша поехала. Нормальный был дядечка, а буквально за год превратился в совершенно другого человека. Из петли его дети успели вынуть, так он и в больнице пытался вены на руках зубами перегрызть. Искусал санитарку. Ну, а завод пару лет назад выкупили поляки, снова появились рабочие места, а человек теперь регулярно раз в год ложится на плановое обследование в дурку в Хмельницком. Когда не лечится – здешний базарчик подметает. Хорошо хоть родня его не бросила… – Тамара вздохнула. – Само собой, что после первого эпизода и его, и всех остальных взяли на карандаш, несколько раз проверили, угробили уйму времени, а результат – нулевой. И знаешь, что хуже всего? – Я молча покачала головой. – С сегодняшнего дня их всех по новой шерстят. И настоящих психов, и ранее судимых за тяжкие преступления, и просто судимых. Сама знаю, что не там ищем, Ларчик, только от этого не легче…
– Кстати, а что там по первому эпизоду?
Тамара уже собралась ответить, но в соседней комнате внезапно ожил мобильник. Она дернулась, но не сорвалась с места, дождалась Олега, который вошел, прижимая к уху ее телефон, и вопросительно взглянула на мужа. Тот произнес: «Даю», протянул телефон Тамаре и пристроился у стола на стареньком шатком стуле.
– Слушаю! – отрывисто проговорила Тамара и тут же сменила следовательский тон на вполне домашний: – Ага, хорошо, хорошо… Ладно… Слушай, не парь мне мозги, приезжай лучше сюда. Накормлю, накормлю, потому и зову. А муж даже нальет! – Олег с самым серьезным видом кивнул. – Не хочешь? Мужа боишься? А меня не боишься? Ну, тогда я сама тебе налью, чтобы страшно не было… Ах ты ж гад! – Ее брови от удивления буквально взлетели. – И ты, выходит, знал? Куда ж тебя девать, придурка такого? Все, давай вперед!
Нажав отбой, она с притворным неудовольствием повернулась к мужу:
– Он, оказывается, под нашим домом стоит! Это ему так ехать неудобно и заходить среди ночи неловко! Тащи сюда это несчастье!
Коротко хохотнув, Олег вышел, а Тамара пояснила:
– Опер наш притащился, Стасик Жихарь. Он тебе про первый труп сейчас сам все расскажет. Из-за этого, кстати, и пришел.
– Я так понимаю, вы с ним в нормальных отношениях…
– Отличный парень и опер, как говорится, от Бога. Только какой-то расхристанный, понимаешь?
– Не совсем.
– Ну, неприкаянный в общем. Бабы его не выдерживают, бегут. Один раз развелся, вторая жена сама ушла год назад, только официально разойтись никак не могут. С начальством постоянно на ножах, Яровой приблизительно раз в месяц собирается гнать его из милиции. За собой не следит. Отписываться от жалоб не успевает. В смысле, на него постоянно жалуются. Одного якобы обматерил, другому врезал, на третьего посмотрел не так. Короче, если бы Стасик не родился ментом, давно бы его и духу тут не было. Его постоянно какие-то коммерческие структуры сватают – принципиально не желает. Вот нравится ему в розыске землю топтать. – Тома развела руками, и в ту же минуту вошедший Олег отступил, пропуская в комнату этого самого Жихаря.
С первого взгляда он показался мне великаном.
В следующее мгновение я поняла, что просто смотрю на вновь прибывшего снизу вверх, и такого эффекта следовало ожидать. Тем не менее гость в самом деле был и рослым – под два метра, и бритоголовым. Широкие плечи обтягивала потертая коричневая кожанка – должно быть, самого большого размера, какой только нашелся на знаменитом вещевом рынке в Хмельницком. Молния куртки была расстегнута. Под ней виднелись заношенный серый свитер, явно надетый прямо на голое тело. Слева – наплечная кобура с пистолетом. Брился опер Жихарь минимум четыре дня назад, но щетина его не старила: выглядел он на свои тридцать пять плюс-минус год-два. Мощную шею украшал крест на толстой позолоченной цепи, джинсы были чем-то испачканы на коленях. На правой кисти, даже в приглушенном вечернем освещении отчетливо вырисовывались три буквы татуировки: «ВДВ».
Войдя, Жихарь осклабился.
Блеснула золотая фикса в правом углу рта.
Встретив такого типа на темной улице, я бы немедленно предложила ему взять мои кошелек, часы, мобильник и сама расстегнула бы и вытащила из ушей сережки.
Правда, добродушная улыбка делала все эти злодейские атрибуты какими-то игрушечными, а выбритый до блеска череп, фикса, щетина на подбородке, богатырский рост и общая неопрятность выглядели каким-то маскарадом, карнавалом, рождественским вертепом. Все это, за исключением улыбки, было частью какой-то роли, маской, откровенным лицедейством.
