Подул сильный ветер. Лена передернула плечами:
– Что-то становится холодно сидеть на скамейке, Кэтрин. Озеро знает, что еще не лето. Вы не против, если мы вернемся в контору?
– Может быть, пообедаем вместе?
Лена кивнула:
– Я угощаю. Это будет считаться, что я вам заплатила? – Она засмеялась.
– Возможно. Похоже, мои услуги дешевеют.
Глава тридцать девятая
– Когда мы с Мареком прибыли на вокзал Паршнице, черный паровоз с одиннадцатью товарными вагонами кирпичного цвета готовился к отправлению. Первые девять вагонов были уже заперты, и немецкие солдаты как раз загружали десятый, заталкивая туда чехов и около пятидесяти семей, кутающихся в многослойные горские одеяния.
– Это ромы, цыгане, – прошептал Марек. – Из Карпат. – Он покачал головой. – Им пощады не будет. Все умрут. Я уже наблюдал такое. В Освенциме есть отдельный лагерь, куда помещают цыган.
Мы подошли ближе, и меня поразил шум: из первых вагонов доносились стоны и крики. Марек подошел к офицеру СС и протянул приказ на мою отправку в лагерь. Эсэсовец направил меня к группе женщин в дальнем конце платформы. С некоторыми из них я работала на фабрике в Паршнице.
Марек еще несколько минут поговорил с офицером и подошел ко мне.
– Ты поедешь в последнем вагоне с жителями Паршнице. Вас всего сорок человек. – Он указал на первые вагоны. – В тех вагонах венгерские евреи из Будапешта. От трех до четырех тысяч человек. Они в поезде уже много часов, а может, и несколько дней. Их никто не кормил. В поезде жарко и нет вентиляции. Подозреваю, что кое-кто уже умер. А возможно, и многие. Поэтому и слышны крики.
– Несколько дней?
– К сожалению. Но тебе нужно проехать всего восемьдесят километров в вагоне, где будет только сорок человек. И помни: когда приедешь, держись молодцом, покажи себя сильной и здоровой, не нарывайся на неприятности. Выжить! Главное – выжить!
– Так же говорил и полковник Мюллер, – заметила Кэтрин.
Лена приподняла брови и кивнула:
– Приходилось постоянно себе повторять: ты сможешь это преодолеть. Ты сможешь! Это стало моей мантрой. «Ты сможешь!» Цепляйся за жизнь, борись. Если сдашься, станешь очередной цифрой статистики.
Пришло время, и нашу группу загрузили в последний вагон. Пустой товарный вагон без окон. Внутри было только два ведра, которые забрал один из надзирателей. Все сорок человек сели в вагон, и надзиратель вернулся с ведрами. В одном была мутная вода и черпак, второе воняло испражнениями. Вылить-то испражнения вылили, но ведро никто и не думал мыть. Дверь заперли, оставив нас в темном, сыром вагоне.
Поезд дернулся и, покачиваясь, пошел вперед, отчего некоторые из нас упали, а питьевая вода расплескалась и тут же просочилась через трещины в полу. Ведро для нужд тоже перевернулось, но пока оно хоть было пустым. В вагоне дышать было нечем, и я быстро поняла, почему люди в первых вагонах так кричали.
Меньше чем за три часа мы доехали до Освенцима-Биркенау. К счастью, никому не пришлось пить остатки грязной воды или испражняться в ведро. В вагоне было достаточно места, чтобы мы могли сесть на пол. Никто из нас не умер, никто не бился в конвульсиях. По сравнению с пассажирами остальных вагонов поезда нас можно было считать счастливчиками. Мы ехали в темноте, тишине и относительном спокойствии. Но когда приехали в лагерь, спокойствию пришел конец.
Двери вагона распахнулись, и темноту сменил яркий солнечный свет, на время ослепив нас. Действо, которое разворачивалось на платформе, потрясало. На параллельных путях стояли два поезда, из которых одновременно выгружали пассажиров. Тысячи заключенных высаживались из десятков вагонов. Кричали солдаты, лаяли собаки… Люди, которых не держали ноги, потому что пришлось всю дорогу стоять, скорчившись, в вагоне, падали, и их тут же затаптывала толпа. Sonderkommandos
[42], заключенные в сине-серой полосатой форме, которые прислуживали СС, размахивая палками и дубинками, строили людей в колонны.
– Raus!
[43] Raus! – кричали они, вытаскивая из вагонов живых и мертвых.
Десятки вооруженных надсмотрщиков – рядовые эсэсовцы – стояли по периметру с оружием наизготовку.
Женщин толкали в одну сторону, мужчин – в другую. Потерявшиеся дети бегали в поисках родителей. Женщины кричали, потому что их разлучали с сыновьями, мужчины – потому что их разделяли с женами. Я слышала столько имен!
– Зельма, где ты?
– Нина!
– Мориц!
Люди цеплялись за чемоданы и сумки, но зондеркоманда продолжала уверять, что весь багаж рассортируют и позже доставят владельцам.
– Не волнуйтесь о своих вещах, стройтесь в колонну, а позже мы принесем ваши вещи.
– Мужчины налево, женщины направо. По пять человек. Мужчины налево, женщины направо. Шагаем вперед. Прямо. Не останавливаемся.
Это был управляемый хаос. И даже если не обращать внимания на слепящее солнце, на бранящуюся зондеркоманду, на крики, на собак, с ног сбивала вонь. Этот ужасный, тошнотворный запах просто душил. Раньше я ничего подобного не встречала, мне даже сравнить его не с чем. Но воняло явно из четырех дымоходов.
Перед каждой колонной стояли эсэсовцы. Все в форме с иголочки. В начищенных до блеска сапогах, с сияющими бляхами на ремнях. На головах – фуражки. Они производили отбор. Смотрели на человека и указывали, куда идти: ты – сюда, а ты – туда. Ты идешь направо, а ты – налево. Безразличные, невозмутимые, спокойные, они даже шутили между собой. Такое себе времяпрепровождение, пока не окончится смена. Каждого прибывшего осматривали всего пару секунд – так покупатель в лавке зеленщика ищет в корзинке лучший пучок салата. Кивали налево, кивали направо. Без обсуждений. Никаких просьб. Они сортировали людей, как будто разбирали почту, и делали это столь же бесстрастно.
Пока мы продвигались вперед, идущая передо мною женщина – худая, болезненного вида – постоянно щипала себя за щеки. С силой щипала, пытаясь добиться, чтобы на них появился румянец. Когда до нее дошла очередь, женщина улыбнулась и выпятила грудь.
– Links!
[44] – рявкнул эсэсовец, потом взглянул на меня. – Rechts!
[45]
Группа справа была значительно меньше, большинство женщин шли налево. Мы пошли на юг, в женские бараки. Тех, кто стоял слева, повели к дымоходам. Почти всех венгров, которых привезли на этом поезде, отправили налево и тут же отвели к строениям, где, как я позже узнала, были газовые камеры.
