Звуки выстрелов из пулеметов и танков становились все ближе. До советских войск было рукой подать. Сарай содрогался от орудийных залпов. Казалось, стены сейчас рухнут. Эсэсовцы засуетились.
– Raus, raus! Schnell! Macht schnell!
[46] – кричали они.
Узницы с трудом поднимались. Всех согнали в кучу и ударами стали выгонять из сарая. Только не меня. Я спряталась в сене с соломой. Накрылась с головой и затаилась.
Надзиратели продолжали кричать, пинками строили узников в ряд, а я старалась не дышать.
– Идем, идем, скорее! – кричали они. – Schnell! Macht schnell!
Но теперь голоса становились глуше, отдалялись. Они даже не стали всех пересчитывать. Никаких перекличек. Голоса звучали все тише. У меня ни один мускул не дрогнул. Надо мной ни одна соломинка не шевельнулась, ни одна травинка. Где-то через час я высунула голову, убрала с лица сено и огляделась. Никого. Все ушли. Даже Хая. И тут меня осенило: я свободна!
Я была свободна впервые за четыре года! Мои мучители в ужасе бежали и увели с собой узниц к товарным вагонам, которые отвезут их в другие концентрационные лагеря в Германии, где они будут голодать, сносить побои и работать не покладая рук, пока не умрут. Но я сбежала. Я – свободна! И первое, что я сделала, – это упала на колени и стала молиться об этих несчастных женщинах. Я просила за Хаю. Разве не смешно? Я никогда не молилась за себя. Никогда не верила в эти молитвы, никогда всерьез о них не думала. Но в ту минуту, когда я стояла одна в сарае – свободный человек! – я молилась, чтобы Бог защитил этих еврейских женщин, уничтожил нацистов и освободил несчастных. И я знала, что Бог существует, потому что я была свободна, и теперь я молила его, чтобы Он освободил остальных: «Прошу тебя, Господи!»
– Думаете, это сумасшествие?
– Вовсе нет.
Глава сороковая
– Есть какие-то успехи в поиске Каролины или ее детей? – поинтересовалась Кэтрин, входя в столовую.
Лиам сидел за столом, обложившись газетами, ноутбук открыт на странице с базой данных «Гросс-Розен в Рогознице», рядом на подносе бутылка пива «Гиннесс».
– Пока нет. В данный момент я пытаюсь найти записи о том, куда Лену отправили после того, как она попала в главный лагерь Гросс-Розен. Никакой базы данных лагеря в Паршнице я не нашел.
– Ты сомневаешься в ее словах?
– Нет, я просто пытаюсь связать воедино все даты, убедиться, что она ничего не перепутала. Мне хотелось бы, чтобы они совпадали со словами Мюриэль Бернштейн.
Кэтрин ушам своим не поверила.
– Ты нашел Мюриэль?
– Еще бы! Разумеется. Я хочу сказать, что нашел записи об ее пребывании в концлагере. Да, нашел.
– И она выжила? Мы можем с ней поговорить?
Лиам пожал плечами:
– Известно, что войну Мюриэль Бернштейн пережила, но что случилось с ней после войны – мне неведомо. Главный лагерь Гросс-Розен, где Мюриэль работала медсестрой, при приближении советских войск эвакуировали, а заключенных отправили в Берген-Бельзен, Бухенвальд, Маутхаузен и другие концлагеря.
– И что с Мюриэль?
– Мюриэль Бернштейн, если это наша Мюриэль Бернштейн (в списках их значилось несколько) в феврале 1945 года прибыла в концлагерь Маутхаузен. По воле случая это произошло практически в то же время, когда туда из Освенцима прибыл Симон Визенталь
[47]. Наверное, туда же отправили бы и Лену, если бы ей не удалось сбежать. Пятого мая 1945 года 11 пехотная дивизия США освободила лагерь. Мюриэль значится в списке живых. Это пока все, что я узнал.
– Это же отлично! Если Мюриэль жива, она станет прекрасным свидетелем. Она знала Каролину и девочек. Она была там, когда малышки родились, когда их выбросили из поезда. Непосредственный свидетель. Поэтому продолжай искать.
– Знаю.
– А что ты нашел о Лене?
– Да понимаешь… Она была в списках тех, кто прибыл в Гросс-Розен с Мюриэль, но потом ее перевели в лагерь в Паршнице, а оттуда данных нет.
– Вообще никаких сведений о тюрьме в Паршнице?
– Можно об этом забыть.
– Первого июня Лену отправили в Освенцим.
– Я знаю, но многие записи из Освенцима были уничтожены.
– Я хочу, чтобы ты еще кое-кого поискал: Хая Аронович. Она была с Леной в Освенциме и восемнадцатого января 1945 года отправилась оттуда маршем смерти.
Лиам кивнул:
– А для чего она тебе?
– Хая в Хшануве не жила, она не знала Каролину, но последние полгода пребывания Лены в Освенциме они были близки. Возможно, Лена рассказывала ей о Каролине.
– И чем это нам поможет?
– Это можно подшить к делу о вменяемости Лены. О том, связаны ли эти воспоминания с возрастными изменениями. Если Лена обсуждала Каролину и девочек с Хаей еще в 1944 году, следовательно, ее сегодняшние убеждения не являются результатом ухудшения психического состояния. Она верила в их существование и семьдесят лет назад. В таком случае Мюриэль и Хая помогут опровергнуть утверждение, что так называемая маниакальная одержимость Лены вызвана старческой деменцией. Этого может оказаться достаточно, чтобы выиграть дело об опеке, даже если нам не удастся доказать, что дети Каролины выжили.
– Понятно. Я еще подал запрос в главную базу данных музея «Яд ва-Шем» – израильского национального мемориала Катастрофы
[48] и Героизма. Там самая полная база данных погибших. Но ответа я пока не получил.
– Тогда поищи еще Хаю Аронович. В «Яд ва-Шеме» собирают информацию и отслеживают судьбы переживших Вторую мировую войну?
– Не всех. Но там хранятся миллионы страниц показаний, видео-и аудиовоспоминаний. Я созвонился с работницей архива, и она согласилась встретиться со мной на следующей неделе.
– На следующей неделе? Ты на следующей неделе летишь в Израиль?
– Да.
– Лиам, мне ты ничего не сказал.
– Ой, прости, я собирался, но забыл. Ты мне разрешаешь на следующей неделе поехать в Израиль, чтобы встретиться с работником архива «Яд ва-Шем»?
– И я хотела бы полететь!
– Тогда покупай билет.
– Лиам, ты же знаешь, я не полечу.
Он обнял жену:
– Честно говоря, тебе лучше остаться и закончить все дела с Леной. Я собирался выяснить все, что можно, в Израиле, а потом слетать в Польшу. Может, удастся «накопать» что-то полезное.
