Братья Меладзе – особая статья, что бы они ни совершали, это одни из самых талантливых людей в стране. Год у них получился очень непростой. ДТП у одного, развод и суд с журналисткой у другого. Оба казались в какой-то момент шокированными, потерянными, подавленными, но ничего, выкарабкиваются. Один организовал новую «ВИАГРУ», второй по-прежнему активно гастролирует и чудно поет, в том числе новые пьесы авторства брата. Костя при этом по-прежнему анахорет, а его брательник – сангвиник. Но будь он даже Ф.Ф. Копполой, а с семьей определяться ему придется: его официальная благоверная Ирина против развода.
Голубкину, нарядившуюся невестой на ММКФ, заклеймили званием девы на грани нервного срыва. Мол, такой кричащий наряд есть свидетельство депрессии. И что с того, спросил я, если депрессия, если женщина одинока, зачем же костерить ее? Это как минимум жестоко.
Как жестоко прогнозировать крах счастья Леры Кудрявцевой. Ну, старше она своего хоккеиста Макарова на…лет, ну и? Откуда столько злобы и неумолчного шипения? Как будто все в состоянии этиловой интоксикации.
Лопыревой досталось, понятное дело, больше всех. Но когда б вы знали, как знаю я, насколько она крепка, не переживали бы за нее.
На следующий день она вышла замуж.
Лучший ответ злопыхателям, учитесь.
Меняя Елку на «пиццу»
Вопрос элементарный: какие из песен, изданных о прошлом году, его пережили?
А в ответ – тишина.
Ну-ка, напрягитесь!
Нет, вариантов не слышу.
Вот мои. Монстрам наверняка обидно было узнать, а от меня получить эмоциональное подтверждение, что весь их псевдоконклав обошел уфимский недоросль Сергей Приказчиков. Тот самый, что назвался «Пиццей» и в защите не нуждается, ибо его защищают песни, услышав которые я остолбенел, а это происходит со мной реже, чем вы улыбаетесь в метро. Даже если судить по гамбургскому счету, пьесы «Пятница» и «Оружие» хороши чертовски. Они нежны, как ялтинские летние вечера, грустны, как финал любимого сериала, светлы, как мой лик в день получения гонорара.
Для группы «А-Студио» хиты так же естественны, как для Саши Овечкина забитые шайбы. «Папа, мама» – жемчужина.
И все – большего не упомню. Лолита вся в войне с работниками ЖКХ и лично мне поклялась, что не успокоится, покамест не докажет всему миру, что они суть зло истинно галактических масштабов; Маликов ушел в «инструменталку», Билан и Агутин «прозаседались» сами знаете в каком жюри; Лагутенко утомил всех, кроме себя, своими, как ему кажется, архиважными экспериментами, БГ «просветлел и затуманился»; Лепс разбирается с Америкой, а остальные поют песни на стихи олигарха Гуцериева с рифмами вроде «модель – имбирный эль».
Некому писать живительные песни, исполненные воздуха, некому, следственно, их исполнять.
Остаются Доминик Джокер с «Если ты со мной» и перехваленная Севара с «Там нет меня», стареньким шедевром про невозможность любви.
Я возлагал надежды на Елку, но, оказывается, «Прованс» был обманкой, капканом: теперь она потчует всех акустикой.
А нам, как выразился Шнур, остается дожевывать старые пирожки.
Но я выбираю «Пиццу», она еще горячая.
Шапка по кругу
Лай по поводу сбора денег – это удовлетворение глубинной потребности, увы, огромного количества людей, и еще, возопить о том, что все не так, неправильно, все шлак, все в шлаке.
Жванецкий пишет: «…Оказывается, для глаз очень вредно, когда в них горит ненависть. И наоборот: очень полезна – любовь, и для сердца – молчание».
Я не читаю омерзительного в интернете, последний раз с этими нечистотами я имел дело после казанской авиакатастрофы, мне хватило. Если читать то, что Набоков называл «жидкими испражнениями», подумаешь, не дай Бог, что живешь в стране прокаженных аспидов и повредишься в уме.
Немодный совет: держитесь подальше от этого «всплеска обсуждений», когда люди со вспружинившимися на мордах желваками начинают рычать и шипеть, испуская яд. Меня, разумеется, расстраивает тот факт, что в людях есть нехватка доброты, но своих детей я учу множить добро, а не тратиться на вербальные битвы с белогорячечными сетевыми манкутами. Я их учу тому, что невыносимое может быть гармонизировано, и любая трагедия может быть преодолена, если ты – человек. Добрый, как подруга моя Жанна Фриске.
Еще один симптом болезни – душевная глухота – получите и распишитесь. Человеческая природа неизменна, и самое страшное, что у таких полулюдей «глаза горят священным огнем высшей правоты», когда они брызжут слюной. Мир пустеет понемногу, но надо пытаться сохранять цельность. Моя высокодаровитая, цельная подруга Жанна Фриске творила добро, а когда вернется – продолжит, знает – люди в добре нуждаются.
Уроды с распятьями в спальнях и революция на Украине
Митя Фомин в черно-белом подтянут, как Мэттью Макконэхи, озирает залу, где гудит цвет рашен шоу-бизнеса, и, пока пробирается ко мне, собирает урожай комплиментов. Митя всегда улыбчив, на что вы мне скажете, что они все улыбчивы, но он искренне улыбчив, это новосибирская порода.
Фомин прожил результативный прошлый год, но в номинациях Премии МУЗ ТВ себя не обнаружил. Сначала нахмурился, на секунду, а после выдал: «Ну и что? Меня оценить может только Питер Гэбриэл».
«Я, вообще-то, смотрю на вещи мрачно, Отарик», – говорит он. – «Но это же не значит, что я должен мириться с ужасом. Я – как аммиак, я и удобрение, и взрывчатка. У меня особенное зрение, особенный слух».
Мы в Киеве, на съемках, Джигурда разодет, как былинный герой, на нас пялятся, не привыкать, особенно ему. Подходит дама значительно старше двадцати (так, чтоб не обижать дам бесстрастной цифирью, формулировал мой покойный папа) и говорит: я вас обожаю, говорит, я знаю, и меня не переубедить, что вы – гений! Джигурда, который скромником никогда не был и чхать хотел на устав светского благочиния, тут же восторженной дамочке ответил: «А я гений и есть, даже ученые это признали, говорят, что я ровня Дали, что я не подчиняюсь ни одной религии, мне надо собственную создавать».
Он лобызает даму, та на грани обморока отползает.
Прежде и Лера Кудрявцева была от одного художника в восторге: считала, что это Вуди Аллену, веселому параноику, она обязана тем, что перестала бояться жить. Но после «Жасмин» ЛК охладела к ВА и говорит о нем нелюбезности: старик выжил из ума, прежде смешил, даже когда говорил о страшном, а теперь все у него хреново, ни надежды, ни света.
Через месяц у Леры и хоккеиста Игоря Макарова годовщина свадьбы; вот тебе и надежда, и свет, и счастие в итоге. «Он запретил мне надрываться, и я теперь не понимаю, как я выдержала всю предыдущую жизнь без него».
У Леры меховая накидка, стоящая больше, чем бар, в котором мы присели, я помогаю ей одеться и провожаю к новенькой Audi.
На улице подле машины парень говорит спутнице: «Смотри: Лера! Смотри, в какой форме!» Последняя реплика, очевидно, укоризненная, девушка поджимает губы. В Улан-Удэ высокая девушка в кафе (мне сказали, самая первейшая туземная модель) нарочито громким голосом сообщила подругам, видимо, изумленным количеством уничтожаемых ею пирожных, что ей волноваться не о чем, она только что в Милане «купила корректирующее белье за 12 тыщ европейских». Потом брюнетка в корректирующем пересела ко мне и учинила мне разнос за то, что я редкая язва, когда пишу о дамах. Я прошу ее честно ответить, кого она считает иконой моды и кто для нее идеал в профессии. Она тут же отвечает, что иконой была Гурченко, а идеал в ее глазах Синди Кроуфорд. «И муж у нее у единственной не урод», – зачем-то добавляет она, я киваю, хотя мужа СК в глаза не видел. «А вообще, девчонки у нас одеваются лучше!» Надо же, я не заметил.
