Простая мораль в том, что все эти компьютеры, гаджеты, хреняджеты, никогда не заменят парня с тяжелым взглядом исподлобья, улыбающегося только в одном случае: в том, когда его нога, обутая в тяжелый армейский ботинок воцаряется на груди поверженного соперника. Добро есть добро, зло есть зло, а между ними огромная демаркационная граница.
Обожаю «Неудержимые 2» и надеюсь, что Сталлоне, про которого говорят сейчас, что у него открылось 28-е дыхание, придумал такой же глупый, как обе части этих «Неудержимых», такой же нелепый, смешной, но очень утешающий меня как борца со злом аттракцион под цифрой 3, 4, 15, 27.
Ну и, конечно, пока я писал эту колонку, наши забили азербайджанцам гол. По крайней мере, я прогнозирую счет 3:0. Это тоже ведь какой-то парафраз на тему «Неудержимых», они тоже выходят туда, их 11, и там тоже полно старичков, зато каких. Пусть хоть сегодня на поле они будут похожи на списанных со счетов Сталлоне и компанию.
Сын убедил Илью Олейникова, что я не безнадежен
От нас ушел большой артист с большим сердцем.
Я очень хотел взять интервью у Ильи Олейникова, но он подвергнул меня смертной казни отказом. Я обратился к сыну Денису (лидер группы «Чай вдвоем»), он, молча, выслушал меня и не обинуясь сказал, что в курсе отказа, что папа считает меня… в общем, невысокого, и очень, обо мне мнения, но он постарается его, папу, убедить, что я не безнадежен.
Через день мне было сказано, что интервью взять можно, мне дали сорок минут, но по-прежнему считают, что приличные люди к себе таких, как я, не подпускают, но коли сын попросил.
Я полетел в Питер. Мы проговорили четыре часа. Надо ли уточнять, что, когда я говорил, к кому я еду на интервью, все улыбались. Илья Олейников предстал человеком, напрочь лишенным повелительных пасторских интонаций. Разумеется, я очень активно нахваливал бесподобный «Городок», я начал с этого, он очень вежливо и очень тепло поблагодарил и сразу спросил, правда ли, что я многодетный папаня. После утвердительного ответа протянул: «Ну надо же».
Олейников был большим лицедеем, его нельзя было представить за офисной конторкой, но если бы было надо, он мог изобразить, кажется, и конторку, не говоря уж о том, кто за ней сидит.
Четыре часа без единого ходульного выражения, без имитации геройства, про любовь к Стоянову и к стихам, про злоупотребление на рассвете карьеры ввиду невостребованности тяжелой водой, про стороннюю симпатию к спорту, на эти темы ушли три часа.
На эти и на то, что он очень хотел сниматься в кино и продюсировать мюзиклы (первый блин вышел комом, и это, говорят, его очень… расстроило; он говорил, что на любой лицедейский акт плотной амальгамой ложатся муть и блеск, неожиданно превращая его в зеркало.
В это зеркало смотрелся большой артист с большим сердцем, которое он нагружал большой любовью: к жене (вот о ком он говорил час!), к сыну, к друзьям, к жизни.
Я не удивлюсь, если скажут, что его сердце очень устало.
Ручное управление собой с помощью кино
Мои контакты с кино неизменны по смысловой конструкции: я им – чертов пиар, они мне – эпическую чистку мозгов, душевную гармонию или наоборот. Потому что иногда кино это и статусный акт, но я больше люблю, когда фильм служит средством для достижения душевной гармонии.
В фильме Лантана (найдите его непременно!) виртуозно показана этическая диалектика: любит – не любит. Измены, предательство, постоянные колебания, добро и зло, перетекающие друг в друга.
Частые мысли о смысле дерьмового бытия обеспечены.
Нездоровое влечение Тимура Бекмамбетова к спецаффектам достигло апогея в Президенте Линкольне. Я знаю, что у ТБ есть поклонники, которые, чуть что, с лестницы тебя спустят, но большей чуши я не видел. Поэтизация долбаного насилия достигла факинг апогея. Кадр бекмамбетовский так полон крови, что мне он сам уже кажется латентным вампиренышем.
А вот критиков Людей в черном-3 ай донт андерстэнд. Это блестяще снятая бестолочь, напичканная милыми моему сердцу сантиментами, которые невозможно игнорировать: поданы тонко. Для того чтобы устроить себе роздых, надо посмотреть старенький (относительно) фильм с Вуди Харрельсоном и Уэсли Снайпсом «Белые люди не умеют прыгать». Так мудро интерпретирована коллизия «черный-белый»! Если вас тяготит ощущение, что вокруг воцарился хаос, такие изящные истории про дружбу и любовь – лекарство.
Смотреть, как в «Мисс Никто» Лесли Бибб отправляет коллегу за коллегой к праотцам, постигая криминальную эвристику, тоже, пусть сомнительное, удовольствие. Такая юная обскурантка – карьеристка, типаж частый и размножающийся. Убивая, она уповает на Святого Георгия или обращается к нему за советом, кого именно замочить. Ограниченная, но бойкая мразота, не лишенная сексуальности.
К просмотру «Римских каникул» я только приступил, но, чтобы подарить себе состояние дистиллированного счастия, я пересмотрел другую картину В. Аллена Голливудский финал. Любого мачо образумит сей шедевр. Через уморительную историю об ослепнувшем режиссере, тем не менее, снимающем фильм, показать, что такое Любовь – наивысший пилотаж!
Деду Петру – от зайца
Дедушка Петя Мамонов, обыкновенно, когда я его вижу (а это счастье, как и у всех, случается со мной все реже и реже, к тому ж короче), клянущий свою жизнь, город как средоточие зла и славящий деревню как место силы, сказал спокойно и не зло, что все, на сей раз точка, уходит.
Он все реже говорит, что восхождение к славе, которое в его случае сопровождалось частыми приступами одышки, было зряшным. Не скажешь же этого во время спектакля «Дед Петр и зайцы»: зал полон, атмосфера домашняя, никакой гламурности, нет намека на угрюмость, на кой портить людям праздник?!
Ни в какую эстетическую систему человечище не вписывается, может, даже бежит самого слова «эстетика», но на сцене устраивает такое, что все прочие виденные представления кажутся жидкими испражнениями в нескольких актах. Эксцентрика, абсурд, эпатаж – оптимальная среда его обитания, каждое слово, каждая ужимка – двояковыпуклы.
За час до бенефиса огневого человек тихо-тихо говорит, что ненавидит себя за то, как он жил (особенно за то, что заставлял женушку аборты делать), а тут – такая заразительная вакханалия. Это называется давней выучкой и внутренним кодексом чести: не скули.
Прежде Дед Петр был агрессивным и намеренно некрасивым, теперь он поженил страх со смехом, учиняя нам встряску и дезориентируя нас.
Ни одна собака не написала, что главное, о чем сообщает нам дедуля: невыносимое может быть гармонизировано, при том, что жизнь трагична, а человек суть чудовище, только через преодоление себя, даже и через белогорячечные причуды.
Он, как и вы, как и я, большой ребенок, его глаза источают крик, он любит мир, вас, даже меня, но он боится мира и нас и правильно делает: мир полон дерьма, а мы приучены миром изображать, что тоже полны дерьма.
