Взгляд был жесткий, холодный и очень прямой. Не пропускал Макс никого, будто овец пересчитывал, или жертву искал.
— Макс, давай к нам!
С оранжевого покрывала ему махали двое мужчин и девушка.
— У нас четвертого не хватает, скинулись бы партеечку!
— Спасибо, Дим, в другой раз! — весело отозвался Макс — Арахниды не дремлют!
— Вот чудило, — фыркнула девушка, — пошли, ребята, искупнемся!
Макс резко остановился.
— Скверно.
Сорвал с носа очки, протер подолом футболки.
В этот момент даже простодушный доктор Ватсон заподозрил бы фотографа как минимум, в пяти преступлениях.
Без очков круглое лицо Макса вмиг сделалось хищным и острым.
Он круто развернулся и пошел обратно своей нескладной, птичьей походкой. Однако двигался на удивление быстро (впрочем, туристам на пляже не было дела до этого интересного обстоятельства.) — Прежде она загорала там. Проверим. — бормотал Макс, — Привет-привет, малыш, отличные куличи.
И перешагнул надувной матрас со спящей бабушкой.
Под боком утеса на расстеленном покрывале лежали раскрытая книжка и бутылка с водой.
— Может, плавает?
Щурясь, он оглядел сверкающую синевой бухту. Волны, толкотня гладких, как тюленьи головы волн, и ни одной головы человечьей.
— Они ушли в скалы часа два назад… — бормотал Макс, торопливо шагая, — Проклятая тропинка, и надо было мне не туда свернуть. Срезать решил. Растяпа.
Убедившись, что с пляжа его уже не видно, он побежал.
И все равно чувствовал, что опаздывает.
— Так всегда — играешь недотепу, играешь — да и заиграешься… — бормотал фотограф на бегу.
Он добрался до скального мыса и начал карабкаться вверх, шлепанцы скользили, камешки сыпались из-под ног. По верху утесов, в чаще трав, тянулась тропинка. Идти по ней следовало быстро, потому что здесь был муравьиный город. Даже не город, а целый мегаполис — земляные муравейники выстроились по обочинам тропы, один другого крупнее. Обитатели мегаполиса отличались крутым нравом и невероятной шустростью — остановишься дух перевести, и в тапках уже десяток кусачих воинов, а за ними лезут еще и еще.
Макс проскакал через муравьиный город так быстро, что ни один рыжий кусака не успел его тяпнуть.
С лысой макушки отрога натоптанная тропа вела дальше вдоль скал до следующего мыса, оттуда открывался замечательный вид в сторону Японии. Другая, малозаметная, сворачивала через луг к седловине и западному берегу.
Макс побежал по меньшей тропе. Метров через пятьдесят от нее отделились совсем неприметная стежка к зарослям низкорослого здешнего леса. Эту тропку прозевал бы и неспешно гуляющий человек. А фотограф увидел.
— Правильно. Дайвингистка выходила оттуда. Попробуем и мы…
Кроны над головой смыкались все гуще, тропа вихлялась, как собачий хвост. Макс уже решил, что свалял окончательного дурака.
— Опять заблудился. Что сегодня со мной?! Эх, быть бы настоящим следопытом! Не могли они сюда пойти, что им тут делать? Хотя… постой-постой, недотепа… Есть!
Он сорвал с колючей ветки клочок светлой материи. Обрывочек был крохотный, тот, кто заметил его, зря обзывал себя «недотепой». -… маечка поварихи.
Макс присел на корточки и увидел в листве просвет. Не тропинку даже, а лаз в чаще кустарника.
Теперь Макс уже не сомневался.
Прополз на карачках несколько метров, и, коротким движением обломив корявую ветку, распрямился.
— Тайная тропа, а? Неплохо.
Он стоял над расщелиной, что глубоко рассекла край острова. Внизу с шорохом бухали невидимые волны, сухие травы тихонько поскрипывали, терлись стеблями, на исполинских кружевах паутин караулили добычу мохнатые, ростом с манчжурский орех, хищники.
— Сплошные арахниды, чтоб вам пусто было… Зачем они сюда пошли?
Макс походя смахнул полотно паутины, погубив шикарный объект съемки, быстро, внимательно оглядываясь по сторонам, двинулся вдоль трещины.
Маринка открыла глаза и застонала. Прежде казалось, хуже не может уже быть — но сейчас было еще ужаснее. К боли и онемению добавилась жажда, язык распух и с трудом помещался во рту.
Она попыталась облизнуть губы, мухи с недовольным гудением шарахнулись прочь.
Маринка закашлялась, но сразу замерла, скрючилась от боли.
Господи, когда наконец это кончится… Захотелось разжать пальцы и полететь уже вниз, к прохладным волнам, и пусть там скалы. Но зажатое между скалой и веревкой тело так болит, что невозможно предпринять даже самое последнее усилие. И голоса, чтоб кричать, нет, и слез — высохли от жажды. Маринка заскулила, как щенок.
— Не двигаться! — приказ прозвучал ударом хлыста.
— Помо… — простонала Маринка, горло перехватило.
— Не шевелись. Одно движение — и тебе конец.
— Убийца пришел. — поняла Маринка — Доигрались в детективы…Макс трижды щелкнул камерой, бросил ее в кусты и побежал вдоль обрыва.
— Отлично.
Сверху что-то зашуршало.
Маринка скосила глаза, но ничего, кроме собственных ног и пустоты не увидела.
А метрах в двадцати от нее с края обрыва упала усеянная узлами веревка, и Макс спускался, отталкиваясь от скалы ногами, как десантники — коммандос в боевиках. Быстрей! Быстрее!
Вот он хватается за поперечный канат, пальцы ног нащупали каменный карниз. По нему могли бы пройти даже Маринка или Варя (если цепляться за веревку и не глядеть вниз).
Но Максу не до глупостей. Он движется боком стремительней, чем паук по паутине, вот он уже рядом с полумертвой жертвой.
Грубые, перевитые мышцами руки перебирают канат. Маринка слышит частое дыхание фотографа. Она крепче закрывает глаза, сейчас все кончится, сейчас его пальцы сомкнуться на горле и… впрочем, ей уже почти безразлично.
Сорвав шейный платок, Макс крепко связывает маринкины запястья. Так крепко, что она чувствует эту боль отдельно. Просовывает голову в кольцо связанных рук и резко дергает плечами.
— А-а…!
С диким воплем Маринка срывается вниз. Руки чуть не выскакивают из суставов, ноги болтаются над бездной, но она уже ничего не чувствует.
Скрипя зубами от напряжения, Макс начинает обратный траверс до верхнего каната. Теперь он идет медленно. Мышцы живота горят от напряжения. Шаг вбок, еще шаг. Маринка тянет вниз, как гиря, пот заливает глаза.
Максу приходит вдруг в голову, что узел может не выдержать.
Ну где же этот проклятый канат… Ага, вот же, прямо перед носом. Теперь — вверх.
На секунду он всем телом прижимается к скале, чтобы дать отдых рукам, и лезет вверх.
