Сколько раз потом будут удивляться: куда делись все те, кто участвовал тогда в митингах, демонстрациях, кто требовал перемен? Ведь это были сотни тысяч людей, если не миллионы… А за демократическую платформу на выборах с каждым годом голосовало все меньше и меньше. Напрашивается закономерный вывод: люди быстро разочаровались в демократии. Но точнее будет сказать, что среди тех, кто весело провожал в последний путь ГКЧП, демократически мыслящих было совсем немного.
Что же праздновали остальные?
Провал августовского путча – это настоящая революция. Исчез ГКЧП, исчезло все – ЦК, обкомы, горкомы, райкомы!.. КГБ перестал внушать страх. И никто не пришел на помощь старой системе! Даже ее верные стражи.
В те дни любые начальники говорили и вели себя необычно – предупредительно, даже заискивающе. Такого не было ни до, ни после. Они боялись! На последнем совещании участников ГКЧП первый секретарь столичного горкома Юрий Анатольевич Прокофьев, говорят, истерически кричал:
– Дайте мне пистолет, я застрелюсь!
Прокофьев вошел в историю своим бегством из Москвы после провала путча. Его искали, чтобы допросить. Сажать не собирались. Он в конце концов сдался властям, с него сняли показания и отпустили.
Рухнула советская власть. Потеряли свои кресла все вожди и хозяева жизни, которые столько лет командовали народом. Еще вчера они были хозяевами страны, а сегодня – никто и ничто! А это же и есть настоящий праздник: увидеть крушение тех, кто помыкал тобой…
Виктор Иваненко:
– Домой я попал только 22 августа. А вечером поехал на Лубянку. Там же народ на площади начал собираться.
– А что происходило в самом комитете?
– Собралась коллегия КГБ СССР. Все сидят на своих местах. Не хватает только председателя – Крючков арестован. Мы приехали с Поделякиным. Поздоровались со всеми, руки пожали.
– Какие лица были у людей в коридорах и в кабинетах Лубянки?
– Напряженные. Вытянутые. Многие растеряны. Особенно члены коллегии КГБ СССР. Наиболее симпатичный мне человек, Николай Сергеевич Леонов, начальник аналитического управления, говорил: пришла беда – открывай ворота.
Иваненко поинтересовался у членов коллегии комитета госбезопасности:
– Ну, что делать будем?
Кто-то из зампредов КГБ СССР нехотя говорит:
– Телеграммку бы надо отправить в территориальные органы.
Тут взорвался первый заместитель председателя КГБ России генерал Поделякин:
– Не телеграммку, а рапорта все пишите на увольнение!
Виктор Иваненко:
– Я на такую резкость не был способен. А Володя – человек эмоциональный, порывистый. И он всех так отчитал. Потом Леонов в своей мемуарной книге с обидой написал: надо же, какой Поделякин злющий. Сидят, обсуждают, что надо телеграммы отправить и в отставку всем подавать, потому что запятнали себя участием в путче.
Звонок по АТС-1, Иваненко просят к аппарату. Звонит глава российского правительства Иван Степанович Силаев:
– Ты что там сидишь с этой бандой? Мы тебя самого уволим за то, что ты с ними!
Иваненко слова предсовмина удивили:
– Не дело Ивана Степановича угрожать. Сам Иван Степанович, когда защищали Белый дом, отправился ночью домой.
Но Иваненко пересказал этот разговор членам коллегии КГБ:
– Видите, какая обстановка, как к вам относятся.
Он ушел. Кто-то из членов коллегии не без зависти произнес:
– Он последний, кому позволено свободно уйти из этого здания…
Иваненко уехал в Белый дом, зашел к Бурбулису:
– Геннадий Эдуардович, что за угрозы? Обещают меня снять за то, что я сижу с этой бандой, а я как раз обсуждаю вопрос об их отставке…
Государственный секретарь успокоил его:
– Не обращай внимания.
22 августа 1991 года коллегия КГБ полностью открестилась от Крючкова:
«В связи с предпринятой 19 августа с. г. попыткой группы государственных лиц совершить антиконституционный переворот коллегия КГБ СССР считает необходимым от имени всего личного состава органов государственной безопасности заявить следующее.
Действия заговорщиков, сорванные решительными выступлениями демократических сил страны, нельзя расценивать иначе как выступление против конституционных властей и правопорядка, защищать которые призваны органы государственной безопасности. Сотрудники КГБ не имеют ничего общего с противозаконными актами группы авантюристов. Они тяжело переживают тот факт, что честь органов госбезопасности замарана участием руководителя КГБ СССР в так называемом Государственном комитете по чрезвычайному положению».
А на площади Дзержинского, перед старым зданием КГБ шел митинг. Люди требовали снести статую основателя ВЧК. Возникла опасность, что, если толпа свалит огромный памятник, погибнут люди.
Мэр Москвы Гавриил Попов подписал распоряжение: «В связи с тем, что руководство КГБ СССР принимало самое активное участие в подготовке и осуществлении государственного переворота 19–22 августа 1991 года, и учитывая, что памятник Ф. Э. Дзержинскому является символом органов ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ СССР, сыгравших преступную роль в истории народов России:
1. Демонтировать памятник Ф. Э. Дзержинскому на Лубянской площади.
2. Правительству Москвы рассмотреть вопрос о судьбе других памятников, знаков и иных объектов на территории города, сооруженных или названных в честь государственных и партийных деятелей СССР и иностранных государств».
С этим документом к зданию КГБ приехал Александр Ильич Музыкантский, заместитель премьера правительства Москвы и префект Центрального округа. Руководители московского строительного комитета прислали технику. Монтажники приладили стропы, и статуя пошла вверх. Толпа разом выдохнула, вспоминал Александр Музыкантский, и разразилась восторженными возгласами.
«Когда увидели мы по телевизору, как снимают краном „бутылку“ треклятого Дзержинского – как не дрогнуть сердцу зэка?! – писал Александр Исаевич Солженицын. – 21 августа я ждал, я сердцем звал – тут же мятежного толпяного разгрома Большой Лубянки! Для этого градус – был у толпы, уже подполненной простонародьем, – и без труда бы разгромили, и с какими крупными последствиями, ведь ход этой „революции“ пошел бы иначе, мог привести к быстрому очищению, – но амебистые наши демократы отговорили толпу – и себе же на голову сохранили и старое КГБ».
Толпа подступила к дверям здания комитета. Звучали призывы:
– Давай вытряхнем их отсюда.
Иваненко доложил Борису Николаевичу, что нельзя допустить захвата здания КГБ. Президент России позвонил мэру Попову:
– Ты прими меры, чтобы все было спокойно.
Начальник охраны здания получил приказ: ни в коем случае не применять оружие, даже если люди прорвутся внутрь. Чекисты – десятки тысяч хорошо подготовленных и вооруженных людей – испуганно замерли в своих кабинетах, боясь, что толпа ворвется в здание и их всех выгонят, как выгнали сотрудников ЦК КПСС. Но обошлось – снесли только памятник Дзержинскому и со старого здания комитета сняли памятную доску, посвященную Андропову. Чекисты не посмели выйти из здания и защитить своих кумиров, хотя толпа была совсем небольшой.
