О Черных болгарах в том же договоре сказано: "А о сих, оже то приходять Чернии болгаре и воюют в стране Корсуньстей, и велим князю Русскому да их не пущаеть и пакостять стороне его" (по Ипат. списку). Что такое значит "стороне его"? Это место, очевидно, дошло до нас в испорченном виде, и Тимковский если не вполне, то приблизительно исправил чтение таким образом: "да не пущает пакостить стране той". Но г. Ламбин именно эту-то бессмыслицы и отстаивает. По его мнению, надобно читать: "и велим князю русскому да их не пущает: пакостят и стране его". Выходит, что греки в договоре с русским князем условие о недопущении болгар в страну Корсунскую мотивировали тем, что они вредят и его собственной стране (т. е. владению русского князя). Так именно и объясняет нам г. Ламбин. Объяснение, как видите, в высшей степени произвольное; но оно нужно г. Ламбину, чтобы подкрепить свою теорию о положении Тмутраканской Руси. Последняя, по его мнению, находилась в Тавриде, где-то между Корсунью и Черными болгарами или хазарскими округами; хотя город Тмутракань, как известно, лежал на Таманском, а не на Таврическом полуострове.
Далее г. Ламбин делает самое неожиданное предположение. Тмутраканская Русь оказывается у него ни более ни менее, как Аланское княжество, о котором Константин Багрянородный упоминает в своем сочинении "Об управлении империи". Описание Константина не допускает и мысли, чтобы речь шла о каких-либо других Аланах, кроме Кавказских. А по мнению г. Ламбина, "о Кавказской Алании у него здесь не может быть и речи". Эта Алания у него оказывается в восточной части Крыма. Тут встречается маленькое затруднение: у Константина говорится, что князь Алан может подстерегать хазар на пути к Саркелу, лежавшему на Дону. Относительно народа, обитавшего на северной стороне Кавказа, такое известие понятно; а относительно обитателей Тавриды оно было бы очень странно. Г. Ламбин из этого затруднения выпутывается весьма просто: он предполагает, что у Таврических Алан были корабли, на которых они ходили в Азовское море, а следовательно, и в Дон. Для полной вероятности такой догадки остается еще предположить, что хазары жили не на восток от Азовского моря, а на запад. Автор исследования согласен, пожалуй, допустить, что Константин тут "спутался" и что известия его "нуждаются в строгой критической оценке"; но то несомненно, "что у него под названием Алании почему-то сокрыта Русь Черноморская". Конечно, при таких наивно-критических приемах сомнение и невозможно.
В числе доказательств, что Тмутраканское княжество основано отнюдь не Игорем, а Олегом, важную роль играют их характеры. Игорь оказывается князем слабым, ленивым и невоинственным; Олег же имел совсем противоположные свойства. Мы уже имели случай заметить, что иностранные свидетельства рисуют нам Игоря князем чрезвычайно предприимчивым и деятельным, а что Олега история знает только по имени, ибо о делах его у нас нет никаких известий, кроме летописных легенд. Но что могут значить подобные замечания для таких глубокомысленных исследователей!
Дальнейшие рассуждения г. Ламбина представляют все тот же ряд самых произвольных догадок и удивительных соображений, которые передавать мы не беремся. В конце своей статьи он возвращается к известным греческим отрывкам, найденным Газе и помещенным в его издании Льва Диакона. Относительно их г. Ламбин опять позволяет себе все те же вопиющие толкования. Во-первых, оба отрывка он приписывает одному и тому же автору; на что нет ровно никаких доказательств. Напротив, по содержанию их можно прийти к выводу совершенно противоположному. Во-вторых, он думает, что рукопись, в которой найдены эти отрывки, представляет собственное письмо предполагаемого Херсонского начальника, что они суть его "черновые автографы". И эта догадка вполне произвольная. Втретьих, по мнению Газе, письмо отрывков принадлежит X или даже XI веку; а г. Ламбин относит их к IX веку, и опять совершенно произвольно, единственно для того, чтобы приурочить их ко времени Олега и открыть его в том князе варваров, о котором говорится во втором отрывке. Нельзя же считать серьезными доказательствами те крайние натяжки, с помощью которых автор усматривает "поразительно тесную связь" между двумя упомянутыми отрывками и двумя из писем патриарха Николая Мистика (помещенных в , t. X). Например, у патриарха в одном месте упоминается об опасном пути и благополучном прибытии в "город Херсонитов". Г. Ламбин считает это письмо ответным на первый отрывок, где описываются переправа через реку Днепр и трудный поход в город Маврокастрон. Не говоря уже о различии Маврокастрона от города Херсонитов, тут не может быть связи и потому, что сообщение Византии с Корсунем производилось морем, а в отрывке говорится о сухопутном походе. Но к каким догадкам и выводам нельзя прийти с подобными критическими приемами!
Г. Ламбин упорствует в том мнении, будто второй из упомянутых отрывков заключает в себе намек на пресловутое призвание князей из Скандинавии. Для большей убедительности он перепечатывает весь этот отрывок в латинском переводе и подчеркивает соответственные с своею целью выражения. Но сколько бы ни перепечатывали данный отрывок, ни один серьезный исследователь не найдет там искомого намека. А что касается до варваров, чуждавшихся греческого образа жизни, сопредельных князю, властвующему к северу от Дуная, и нравами ему подобных, то весьма мало оснований видеть в них Таврических готов Тетракситов. Эти готы представляли небольшое племя, уцелевшее в горной, южной части Крыма. Они издавна (еще с IV или V века) исповедовали христианскую религию, и, по всей вероятности, их нравы в данное время совсем не походили на языческую Русь. Невероятно, чтобы они возымели к последней более сочувствия, чем к грекам, и передались на ее сторону. Их недружелюбные отношения к Руси слышатся еще и в XII веке в "Слове о полку Игореве". Отрывок указывает именно на ту часть варваров, которая подчинена нам, т. е. грекам. (Хотя тут же оказывается, что подчинение было более номинальное.) Следовательно, была и другая часть этих варваров, грекам не подчиненных. Г. Ламбин утверждает, будто, кроме готов, история не знает никаких других обитателей Тавриды, сходных обычаями с Русью. Но прежде нежели делать подобные выводы, следовало уяснить вопрос: какие племена могли обитать в то время в Тавриде? Кроме готов, мы имеем положительные свидетельства о пребывании на полуострове печенегов. Далее, г. Ламбин упустил из виду очень важное свидетельство Прокопия о гуннах, поселившихся в юго-восточной части Крыма, между Боспором и Херсонесом. Эти-то таврические гунны, по нашему мнению, и есть искомый народ.
Дальнейшая борьба о Руси и Болгарах и Гуннский вопрос
[169]Дальнейшая борьба о Руси и Болгарах
I Славяно-Балтийская теория
[170]Свою борьбу с норманнской школой по вопросу о происхождении Руси мы можем считать почти оконченною. В течение полемики, длившейся около шести лет, она не опровергла научным, систематическим способом ни одного из моих главных выводов и доказательств; но я весьма благодарен ей за некоторые поправки второстепенной важности, а главное - за поднятый ею труд возражений, помогших мне еще более разъяснить шаткость ее оснований. Хотя некоторые представители этой системы и продолжают отстаивать ее с помощью обычных приемов, но такие приемы могут вводить в заблуждение только людей некомпетентных или пристрастных. Например, в последнее время норманизм с особым рвением ухватился за какую-то сочиненную им теорию конных и пеших народов, с помощью которой пытается отвергнуть тождество Роксолан и Руси. Любопытно главное основание для этой попытки. В первом веке по Р. X. Роксолане совершили набег за Дунай в числе девяти тысяч конницы, которая обнаружила неискусство в пешем бою; а в X веке, т. е. спустя ровно девятьсот лет, Русь явилась за Дунай в виде приплывшей на судах пехоты, которая оказалась неискусною в конном сражении. Не говоря уже об огромном промежутке и в течение его происшедших изменениях в народном быте, самые известия о том и другом походе могут быть рассматриваемы только критически, в связи с воззрениями их авторов и со многими другими обстоятельствами. У норманистов же выходит, что присутствие конницы есть прямой признак татарского племени, а пехоты - арийского. Но древние персы, мидяне, даже лидийцы славились своею конницею; парфяне являются самым конным народом; литовцы из своих лесов делали конные набеги на Русь еще в XII и XIII вв., и они же пили лошадиное молоко. Разве это все были народы монголо-татарского, а не арийского семейства? А Днепровская Русь, которая, по мнению норманистов, будто бы в X веке уже не имела конницы, в XI веке имеет ее в значительном числе, по прямым свидетельствам летописца-современника. Первые битвы Руси с половцами были по преимуществу конные. "Дай нам оружие и коней; хотим еще биться с половцами" - говорили великому князю Изяславу киевляне, т. е. не дружина собственно, а народ. В это же время один только удельный князь Черниговский вышел в поле с трехтысячным конным отрядом и разбил половцев. По указанию летописи, все княжеские дружины и в X, и в XI вв. были конные. А если русские князья того времени нанимали иногда толпы конницы из кочевых народов, то, с другой стороны, они же нанимали и отряды пехоты, особенно из Варягов. Раскопки же курганов ясно говорят о русских конниках в XI и в предшествующие века
[171]. Впрочем, постоянно вновь и вновь опровергать все натяжки норманизма представляется делом хотя и нетрудным, зато длинным и довольно скучным. Свою настоящую заметку я посвящаю собственно другой системе.
