Мы не обвиняем г. Макушева в недостатке сведений. Его труды по некоторым отделам славянских древностей известны и весьма почтенны. А всего знать невозможно. Мы хотим только сказать, что не следует так поверхностно относиться к одному из важных вопросов, входящих в круг его специальности. Чтобы высказывать свой решительный приговор над моим исследованием, надобно было подкрепить этот приговор какими-либо действительно научными доводами.
Г. Макушев говорит, что учение Шафарика о финском происхождении болгар было развито Гильфердином и Дриновым. Кто справится с трудами этих уважаемых славистов, найдет там простое последование за мнением Шафарика, а не какое-либо научное развитие этого мнения. В том-то и дело, что, не подвергая его всестороннему критическому анализу, они сделали его исходным пунктом для своих трудов относительно болгар. Возьмем главное сочинение Дринова, " Заселение Балканского полуострова славянами", сочинение, исполненное эрудиции и многих дельных суждений. Он доказал, что переселения славян на полуостров начались с конца II века по Р. X. и потом все усиливались, так что в VII веке славянское население является уже сплошною массою. С севера, из Паннонии и от Карпат, перешли сюда племена сербо-хорвато-словинской ветви. Дринов основательно отвергает рассказ Константина Багрянородного о переселении всего сербского племени за Дунай и Саву только в VII веке, во времена императора Ираклия, и вообще западная, т. е. Сербская часть полуострова выяснена у него удовлетворительно. Но нельзя того же сказать о восточной, т. е. Болгарской части. Перечисляя имена славянских народцев, здесь поселившихся, он совсем не обратил внимания на самих болгар, хотя и приводит известия, которые указывают на их движения за Дунай, под этим именем, уже в V веке. Говоря о берзитах, смолянах, сагудатах, драговичах и пр., он как бы не подозревает той простой истины, что это только части все того же болгарского племени. Называя рассказ византийцев о приходе Аспаруха (собств. Аспариха) с болгарами в 678 г. баснословным, он всетаки следует этому рассказу и верит в необычайно быстрое основание и распространение Болгарского государства. Указывая в славяно-болгарском языке следы разных стихий, как-то: древних обитателей (Фракийского семейства), римлян, греков, германцев, сербов, румын, он совсем упустил из виду самый естественный вопрос: как же это болгары, господствуя над славянами и потом сливаясь с ними, не внесли никакого финского элемента в язык покоренных, будучи сами финнами?
[175]
При такой теории нельзя понять, откуда же на Балканском полуострове явились именно два славянских языка: сербский и болгарский. Как и всякий другой язык, болгарский имеет разные местные наречия; но все-таки сам-то он откуда бы взялся, если бы неславянские болгары покорили разные племена славян, пришедшие на Балканский полуостров в разное время и с разных сторон? Замечателен также следующий факт. Г. Дринов приводит разные свидетельства о народе Уругундах или Буругундиях, которые уже в III веке жили около Дуная и Карпат, делали вторжение в империю и были во вражде с готами. Он дельно доказывает, что этот народ принадлежал к славянам и что его не следует смешивать с немецкими Бургундами. Те же Буругундии или Буругунды являются далее у писателя VI века Агафия; Шафарик считает их частью болгарского народа, что несомненно вытекает из источников. Но г. Дринов отвергает в этом случае мнение Тунмана и Шафарика. На каком же основании? Да в таком случае, говорит он, "само собой рушилось бы учение об угорской, или, как выражается Шафарик, чудской народности болгар". (Чт. Об. И. и Др. 1872, кн. 4.)
Надеюсь читателю ясно, что г. Дринов, будучи сам болгарином, обнаружил слишком мало самостоятельности и беспристрастия в своем исследовании по отношению именно к болгарам. Собственные изыскания наводили его на истину, а он постоянно уклонялся от нее в сторону, чтобы как-нибудь не изменить учению Шафарика о чудском происхождении болгар!
Обращаясь к сочинениям покойного Гильфердинга, мы также найдем только бездоказательное повторение того же учения. (Эта частность, конечно, ничего не значит в сравнении с его заслугами славянству.) Единственную прибавку к доказательствам Шафарика он сделал по поводу "Росписи болгарских князей", изданной в 1866 г. А. А. Поповым в его "Обзоре хронографов". Там при каждом имени князя находятся какие-то непонятные фразы. Гильфердинг взял мадьярский лексикон, да и разъяснил эти фразы. А вывод, конечно, вышел такой, что тут мы имеем перед собой остатки того финского языка, которым говорили болгаре до своего слияния с славянами. Казалось бы, чего проще было вместо мадьярского лексикона обратиться в данном случае к финнологам; их же в Петербурге довольно. Я с своей стороны обращался к покойному профессору Московского университета Петрову, известному ориенталисту. Он несколько был знаком с мадьярским языком, но в данных фразах не мог добиться никакого смысла. Показывал я их одному образованному финляндцу и спрашивал его, напоминают ли эти фразы ему сколько-нибудь родной язык. Он отвечал, что они ему совершенно чужды. Впрочем, мои справки оказались излишни. Опровержение чудской теории по поводу этих фраз в настоящее время является с другой стороны: со стороны тюркской теории достоуважаемого А. А. Куника.
Новейшие разыскания г. Куника явились в приложении к XXXII тому Записок Академии Наук, носящему заглавие: "Известия алБекри и других авторов о Руси и славянах". Отрывки из этих известий помещены здесь с переводом на русский язык барона Розена. Самую существенную часть их составляет неизданная доселе записка еврея Ибрагима Ибн-Якуба, жившего в X веке. Эта записка, между прочим, изображает Дунайских болгар славянами. Но подобное обстоятельство нисколько не смущает нашего изыскателя: ведь болгаре к X веку успели радикально превратиться в славян! Мы обратим внимание собственно на помещенные затем, независимо от ал-Бекри, два "Разыскания" А. А. Куника: 1) о родстве болгар с чувашами и 2) о тождестве Руси с норманнами. В настоящей статье будем говорить только о первом "Разыскании", предоставляя себе ко второму обратиться впоследствии.
Приемы, употребляемые А. А. Куником в данном вопросе, настолько любопытны, что я позволю себе специально на них указать. Достоуважаемый академик обвиняет Шафарика в том, что "он внес в этот вопрос неисправимую путаницу, назвав "болгар уралофинским народом" (123); говорит, что поборники финского происхождения не представили ровно никаких доказательств в пользу своего мнения о болгарах (124) и что вопрос о гуннах и Аттиле также напрасно решен в мадьярском смысле (149). Против таких положений мы, конечно, возражать не будем. Но читатель тщетно будет искать в данном "Разыскании": на чем же основалось мнение самого автора о болгаро-турках? Перед нами часто мелькают выражения, вроде следующих: болгары, как народ тюркской расы, несомненно переселились в Европу с Алтая (147); "будучи тюркским конным народом, болгары не могли посеять никаких семян цивилизации среди подвластных им славян" (150). А между тем тщетно вы будете искать указания на то, какие источники называют их турками или говорят об их пришествии с Алтая. Напротив, Моисей Хоренский, писатель V века, повествует о вторжении болгар с высот Кавказа в Армению, около 120 г. до Р. X., и прибавляет, что местность, где они поселились, получила название Вананд. Последнее название естественно некоторые отождествляли с вендами и с антами. Против всего этого сильно восстает почтенный академик. И название венды будто только употребилось скандинавами, финнами и готами, и анты будто бы в действительности были не славяне, а .только "династы азиатского происхождения". И чтения-то названий все извращенные. Наконец, и самого-то Моисея Хоренского, Гутшмид уже "сдвинул как историка с пьедестала" (1478). Правда, есть еще известие одной греческой хроники III века по Р. X., в которой болгаре также приурочиваются к Понту или Кавказу: Ziezi ex quo Vulgares. Но такая заметка "весьма может быть приписана впоследствии" (148). Что сказать о подобных академических приемах, с помощью которых устраняются все исторические источники, противоречащие излюбленной теории?
