На возражение норманистов, почему многие древне-русские имена не встречаются у других Славян, г. Гедеонов справедливо заметил, что у каждого славянского народа в его мифологии и истории есть имена, которых также почти нет у других Славян. Например у Чехов: Чех, Клен, Бех, Гериман, Тетва, Мун (а Моны Игорева договора?) и мн. др.; у Сербов: Жунь, Бальде, Гатальд, Бунь, Мик и пр.; у Ляхов: Попел, Пяст, Крок, Лешко, Ванда; у Хорутан: Валух, Борут, Карат; у Хорватов: Клюкас, Мухно, Борна и пр. Замечательно, что и у этих народов история начинается также не сложными именами и не такими, которые бы оканчивались на слав, мир и т. п. Большая часть упомянутых имен даже и не может быть объясняема из славянского языка; отсюда, по логике норманистов, следует отнести их к норманнским, и тем более, что некоторые из них или им подобные действительно встречаются у Немцев и у Норманнов (Попель, Крок, Бьерн и др.). С другой стороны, в немецкой и норманской истории немало можно найти прозваний действительно славянского происхождения. Но все это указывает только на родство европейских народов, на живое между ними общение. Мы не отрицаем, что в числе русских имен могли быть и некоторые норманнские, принесенные к нам вследствие родственных и других связей, и наоборот, те же связи влияли и на норманнов, к которым перешли и некоторые русские имена, что поддерживало старинное сходство в их ономантологии. Это сходство касается, впрочем, только части русских имен; другая их часть отзывается восточным миром; что совершенно естественно, если обратить внимание на географическое положение России, вследствие которого Русь с незапамятных времен вбирала в себя и славянила разнообразные элементы. Эти прозвания с восточным оттенком не означают непременно инородцев, и часто принадлежат русским или славянским людям, например: Олбыр, Мончук, Улан, Колча, Олуй, Сънгур, Блус, Шелв, Pax (Михайлович), Кучебич (Судимир), лях Яртак, Волдрис, Бяндюк (вторая половина напоминает богатыря Дюка Степановича) и мн. др. С первого взгляда вы скажете, что это Угры, Половцы, Литовцы и другие инородцы, вступившие в службу русских князей. Нет, мы имели до сих пор слишком преувеличенное представление о количестве иноплеменников в числе русских бояр и дружинников. Конечно, они были; но масса дружины всетаки оставалась чисто русской. Укажу еще на имя Ольбег; с первого взгляда оно может показаться чуждым Славянской народности; но этот Ольбег был сын Ратибора, известного боярина Владимира Мономаха. А другой сын этого Ратибора назван в летописи Фомой. Вот какое разнообразие имен в одной и той же семье! Только антиисторический взгляд мог придумать еще теорию об основании Русского государства какимито сбродными дружинами, следовательно не имевшими определенной национальности. Где же и когда создавались так великие государства
[45].
Заговорив о восточном элементе, мы не можем пройти молчанием попытку дать видное место в происхождении Русского государства Угро-Хазарам. Попытка эта начата собственно Эверсом, а в наше время поддержана гг. Гедеоновым и Юргеничем. Последний, как известно, многие имена наших князей и дружинников объясняет из венгерского языка. Подобные попытки показывают, между прочим, как много общих слов можно найти даже в таких разнородных языках, как славянский и венгерский. Это явление объясняется давним жительством Угров посреди Славян. Что в современном угорском языке присутствует сильная примесь славянского элемента, это вполне доказано Миклошичем. Та же примесь, конечно, отразилась и в именах. Угры прежде перехода в Паннонию долго жили в Черноморских степях, в соседстве с русскими Славянами, и после основания Угорского королевства южнорусские князья поддерживали с ним деятельные сношения и роднились с угорскими владетелями. Однако любимой поговоркой наших князей в XII веке было: "Я не Угрин и не Лях (чтобы не иметь доли в Русской земле)". До сих пор мы были весьма склонны все явления своей жизни объяснять влиянием то восточных, то западных соседей, так что в результате Русский народ оказывался какой-то механической смесью разных элементов, и не видишь того ядра или того начала, которое переработало эту смесь в живой организм. Но чем более всматриваешься в этот вопрос, тем более приходишь к тому убеждению, что, напротив, русский и вообще славянский мир имел огромное влияние на другие народы. Многое, например, что казалось доселе заимствованным от финских и татарских племен, наоборот, было заимствованно ими от Русских. Мы искони имели несомненное влияние на их язык и на их быт, хотя в свою очередь несомненно вбирали в себя разнородные этнографические элементы. Провести в настоящее время определенную границу между всеми этими взаимными влияниями наука еще не в состоянии. Итак, Русский народ надобно считать продуктом разнообразных этнографических элементов, но под сильным преобладанием главного, т. е. славянского. Это перекрещивание с народами угорскими, литовскими, готскими и пр. совершалось еще во времена так называемые доисторические, и потому нет ничего удивительного, что Русское племя является в истории со многими чертами, отличающими его от западных соплеменников. В IX и X вв., когда Русь из скифского и сарматского тумана окончательно выступает на историческое поприще под своим односложным народным именем, мы находим в ней своеобразный, оригинальный славянский тип, а не какую-либо безличную массу.
