— Слушай, у меня к тебе просьба странная.
— Саш, с деньгами сейчас не очень.
Да, Роберт немного прижимист. Впрочем, он не врет. Вредные привычки. Знаю я их — длинноногие и симпатичные. Не смею осуждать, сам недалеко ушел.
— Другая просьба. Помнишь, у тебя был газовый пистолет? Кажется, вальтер.
— Смотри, салага, — улыбнулся Роберт.
Он сдвинул в сторону фальшпанель. За ней крепились футляры с оружием. Беретта, маузер, наган.
— Все настоящее?
— Стал бы я их тут хранить. Все газовое, копии, но в руках подержать приятно.
Вообще мы, штатские, обожаем держать оружие. А Роберт, конечно, капитан действующего резерва, но мы-то знаем, что на самом деле он программист и шифровальщик — и делает это лучше, чем стреляет из пистолета.
— А это что? — спросил я и выбрал изящный маленький пистолет с накладками из слоновой кости, который лежал на зеленом бархатном ложе футляра.
— Это дамский браунинг. В тридцатые годы — глубоко любимый разведчиками. Жемчужина коллекции, между прочим, — гордо заявил Роберт. — Ну ладно, дам подержать.
Он понял, что я нашел жемчужину и не успокоюсь, пока не возьму ее в руки. Ореховая рукоятка казалась живой. Появилось приятное чувство.
— Роберт, одолжи, очень надо. В свете всей истории я не чувствую себя в безопасности.
— А ты не…
— Не украду. Чтобы меня не убили, будешь меня защищать и охранять. Ты ведь заинтересован, чтобы ничего не случилось?
— Ладно, бери, только верни обязательно. Я к нему привязан.
Думаю, что о любой из шестнадцати оставшихся моделей Роберт сказал бы то же самое. Надеюсь, что я выбрал лучшее. И мне, и ему, и многим из тех, кто вырос в советское время, присуще привязываться к вещам сугубо из-за их красоты. Правда, в советское время вещи, подобные по ценности браунингу, обычно бывали — если бывали — у людей в единственном экземпляре, а у Роберта семнадцать штук. Барство, право.
Никогда не стрелял в человека, даже из газового. И даст бог, не придется.
Роберт тяжело вздохнул. Я поставил пистолет на предохранитель и спрятал в карман. Дамский браунинг заточен под скрытое ношение. Собственно, в тридцатые годы предполагалось, что скрываться он будет в сумочке или за подвязкой. Мы с Робертом попили чай, потрепались об общих знакомых, написали письмо девушкам в Гомель, где сообщили, что соскучились — и мы сами, и клуб «Распутье». Затем я поехал встречать Юлю.
В шесть вечера в машине стало светлее, несмотря на хмурый ноябрь, мрачные тучи и дождь со снегом. Все-таки Юлька — солнышко, маленькое
[50], изящное солнышко.
— Ну как тебе сегодняшний рабочий день? — спросил я.
— Сложно. Честно скажу…
— Рассказывай, а то, может, беги? Мой приятель многие крупные компании консультирует — пристроим.
— Я сама решу, что мне делать. Знаешь, зачем меня этот урод заставил айпад покупать?
— Не-а, Юля, не знаю. И?..
— Представляешь, у него в конторе Wi-Fi.
— О, какая контора! Мы у себя в страховой только собирались Wi-Fi делать
[51].
— Сашка, он в своем кабинете за стеной стеклянной секретаршу снимает на айфон и фото мне шлет с комментариями: вот так, ноги сдвинь, ноги раздвинь, нога на ногу, ногу согни, туфлей поболтай. В кукольника играет, думает, что я марионетка.
— Да уж, человека с более яркой индивидуальностью найти сложно.
— Ага, ему бы кто-то объяснил. Олег вообще не ведает, что у людей есть индивидуальность, особенно у женщин.
— Козлов много на этом свете.
— Успокойся, мужчин он тоже не уважает — думает, все вокруг него вращается.
— Юля, я правда опасаюсь. Ты работаешь у извращенца.
— Саш, мы знали об этом с самой первой секунды. Ты похож на моего папу. И на дядю Жору.
— Он-то при чем?
— С безопасностью у них поставлено хорошо, но странно. Похоже, у Олега есть охранники помимо дяди Жоры. Он, кстати, добрый. Сегодня спрашивал меня, откуда я, где родилась, кто родители, что в Москве делала.
— И что ты в Москве делала? Про «Распутье» рассказала?
— Что ты! Чистую правду говорила — что учусь на заочном, вечером официанткой работала. И ничего, кроме правды. А всю — перебьется. Он бы покопался, но, во-первых, не специалист, а во-вторых, слишком на моего папу похож — тоже военная косточка.
— А у тебя отец военный?
— Еще бы, подполковник. Кстати, дядя Жора говорит: «Уходи отсюда. Не советую». Папа бы не так сказал, а «запрещаю категорически». Это он меня в модели не пустил.
— Кстати, зря не пустил. Модельный мир многое потерял. Видел твои фото в «ВКонтакте» — прогулка с подругой.
— Подруги-модели у меня есть. Мы с девчонками от скуки тренировались, некоторые пробились. У нас, далеко от областного центра, в маленьком районном городке, делать нечего. Хорошо, что библиотека большая, с советских времен, родители покупали книги на всякий случай — как вложение денег. А я читала.
— Вижу.
— Осуждаешь?
— Нет, приветствую.
— Мне бы могилы раскапывать. Или котиков бить.
Я вздрогнул. Котиков бить — интернет осудит. Дошло до меня не сразу — снова Киплинг, «Баллада о трех котиколовах». Да, девушка существенно серьезнее меня. При слове «котик» я представляю себе нечто милое из интернета.
— Мне бы в милицию пойти.
— Нет там ничего интересного.
— Знаю. Но грустно, что не могу… Знаешь, как бывает? Чувствуешь себя персонажем голливудского фильма — аэроплан тридцатых годов, сверкающая медь…
— Ну да, — сказал я.
— И ты летишь с заглохшим пропеллером над потрясающе красивым озером. А внизу — конница противника, которая садит в тебя из винтовки. Но ты приземляешься на просеке в тихом лесу.
Она снова читает мысли. Я взял ее за руку.
— Ты за дорогой следи, а не руки распускай.
— Я только пожать хотел…
— Знаем мы вас, начинается с рукопожатия, а кончается…
— Юля, фу!
— Можно подумать, ты мне приватов не заказывал… Прости, пожалуйста, я сама согласилась, у меня к тебе претензий нет, было интересно.
— Повторим?
— Никогда и ни под каким видом.
— Тетенька, дайте воды, а то в животе так пусто, что аж ночевать негде.
