– Потайными ходами идем или как? – деловито уточнил Томас, с азартом потирая полупрозрачные руки.
– Без разницы, лишь бы побыстрее.
– Как прикажете, хозяин! – вытянулся в струнку призрак и растаял в воздухе.
Я чуть не сплюнул, когда сообразил, что дал ему неточный приказ. Но потом соорудил магический поводок, нашарил остаточные эманации привидения и, пользуясь ими, как путеводной нитью, направился к ближайшему тайному ходу.
Все-таки хорошо, что духи, привязанные к хозяину, не способны потеряться насовсем – их всегда можно найти с помощью магической связи. Томас, правда, сам сообразил, что по пятам за ним я пойти не смогу, и вскоре вернулся. Но я от его извинений только отмахнулся и велел поторопиться.
К моему разочарованию, быстро отыскать темного не удалось – Томас не догадался проследить за похитителями до конца, а сразу бросился ко мне. За это время светлые успели куда-то свернуть и исчезнуть из виду. На заботливо очищенном от пыли полу никаких следов тоже не осталось, а мне, что вообще невероятно, так и не удалось засечь их ауры.
Эх, не подумал я, что у сопляков хватит ума прикрыться рассеивателем. Не рискнул сразу привлечь к слежке призраков – ненадежные они, болтливые, невнимательные, да еще и увлекающиеся порой слишком сильно. Как зацепятся языками с кем-нибудь – все, пиши пропало. Обо всем на свете забудут, никакой на них надежды нет. А ведь какие перспективы могла открыть их призрачная сущность, если к ней добавить хоть капельку мозгов!
Увы, Томас – один из немногих призраков, ведущих себя адекватно. Да еще Глюк. Но таких на весь Сазул – единицы. Да и тесное общение с большинством духов чревато непредсказуемыми последствиями, а для меня – еще и преждевременным разоблачением.
– Простите, хозяин, – наконец выдохнул Томас, поняв, что мы бесцельно блуждаем по коридорам. – Я был уверен, что это где-то здесь. Надо было сперва посмотреть, где они его оставят, а уж потом бежать к вам.
Я раздраженно прикусил губу.
– Зови сюда приятелей, и прочешите все подземелье. Только молча, понял?! Пусть они орудуют на темной половине – там их появление никого не удивит, а ты возьми парочку духов посмышленее и осмотри светлую. Я подожду здесь.
Просияв от мысли, что все-таки может принести пользу, Томас растворился в воздухе, а я прислонился к стене и с сожалением подумал о своей чуткой Зубище, которой не составило бы никакого труда отыскать нашего «потеряшку». Она бы нашла его даже по амулету светлых, потому что он, как и любой артефакт, всегда испускает…
От неожиданной мысли меня аж прострелило от макушки до самого копчика.
Демон! Да что ж я сразу-то не сообразил?!
Проклиная свою недогадливость, я сорвал с плеча сумку и бесцеремонно вытряхнул оттуда Нича. Тот, как и следовало ожидать, действительно уснул и, судя по счастливому сопению, не собирался просыпаться до утра. По крайней мере падение на холодный пол не заставило его открыть глаза и не вызвало никакой реакции, кроме недовольного всхрапывания.
Прости, Нич, но дело не терпит.
– Какого демона?! – подскочил с пола ошалевший таракан, когда я сотворил небольшую тучку и обрушил на сонного учителя настоящий ледяной водопад. – Гираш, ты спятил?! Ты что творишь, гаде…
– Умолкни и набрось на нас невидимость, – грубо оборвал я возмущенный вопль и бесцеремонно вздернул озадаченно замолкшего таракана на уровень глаз. – Где-то здесь находится похищенный темный мальчишка. А может, и не один. Вероятно, он без сознания. Аура скрыта. Следов похитителей нет. Я хочу, чтобы ты засек эманации от используемого светлыми рассеивателя. Я знаю: только тебе это под силу – это же твое детище.
На мгновение таракан онемел, рассматривая мое лицо блестящими бусинками глаз, словно пытаясь по нему что-то прочитать. Сперва даже показалось – разорется, как обычно. Но он вдруг отряхнулся, деловито огляделся и совершенно спокойно уточнил:
– Значит, в архив мы уже не идем?
– Нет.
– Тогда опусти меня вниз – я должен осмотреться.
Не говоря ни слова, я послушно отошел на пару шагов и выпустил его на сухое место на полу. Затем вернулся туда, где стоял раньше, чтобы не мешать, и постарался не выказывать собственного нетерпения.
Безусловно, Нич – упрямый, вредный и болезненно себялюбивый старик, который порой сам не замечает, что зарывается. Но в одном ему не откажешь: в своем деле он действительно профессионал высшей пробы. И когда-то именно это заставило меня смирить гордость и терпеливо сносить все его причуды.
Я не сказал ни единого слова, когда громадный таракан, бормоча что-то себе под нос, принялся исследовать пустой коридор, который я уже успел дважды проверить. Промолчал, когда он, тихо матеря меня на все лады, облазил не только пол, но и стены, и даже потолок, теряя драгоценное время. Не сделал замечание, когда он внезапно лег и почти десять минут лежал неподвижно, словно опять уснул. И не посмел вмешаться в его работу, прекрасно зная, как учитель не любит, когда его прерывают.
Да, порой мы яростно спорим и делаем друг другу гадости. Не проходит ни дня, чтобы между нами не случилось перебранки или обмена ядовитыми любезностями. Он никогда не упустит случая, чтобы меня уколоть или ткнуть носом в ошибку, и страшно гордится, если ему вдруг удается хоть в чем-нибудь утереть мне нос.
Я же, не стесняясь, зову его тугодумной развалиной и не делаю ни скидок на возраст, ни поблажек, связанных с его бедственным положением. Несмотря ни на что, мы оба знаем, где проходит черта, за которую не дозволено заступать. И сегодня настал тот день, когда мне снова пришлось уступить ему старшинство.
К несчастью, светлым даром я владел не так хорошо, как мне бы того хотелось, поэтому не понял доброй трети тех действий, которые производил мастер Твишоп. Однако я почти не удивился, когда он все-таки поднялся с пола и бросил:
– Идем. Я его засек.
На этот раз ни торжества, ни гордости в его взгляде не было – только бесконечная усталость, опасно граничащая с равнодушием. Я молча подхватил его на руки, стараясь подпитать своими силами, и, повинуясь движению длинных усиков, зашагал по коридору.
– В книгах написано, что истинный, или первичный, базовый рассеиватель – единственный артефакт, который невозможно отследить, – прошептал обмякший в моих ладонях учитель. – И это совершеннейшая правда. За тем исключением, что любой создатель способен почувствовать то, что он создал, – нежить, трансформу или простой амулет, не важно. Ведь когда мы творим, то волей-неволей вкладываем в создаваемое душу. А уж свою-то душу всегда можно услышать, как и свою кровь. Даже если ее заточили в тысяче крохотных амулетов, об истинном назначении которых мало кто знает.
– Зачем надо было идти на такие жертвы? – спросил я тихо, не надеясь на ответ.
Но Нич неожиданно услышал.
– Глава Совета не всегда делает то, что ему нравится. А истинных рассеивателей не должно быть много, тысяча – предел. Поэтому секрет их изготовления известен лишь одному мастеру и передается от учителя ученику. Помнишь, почему к нам пришла Велльская чума?
