– Так что ты собираешься делать? Хочешь кофе или еще чего-нибудь? – спросила она.
Она смотрела на другую сторону улицы, на влюбленную парочку, которую я встретил раньше. Все так же держась за руки, они брели по улицам Бруклина. Парень кутал девушку в свой пиджак и целовал ее волосы – весьма романтическая сцена. Дакота снова посмотрела на меня. Хотелось бы мне знать, о чем она думает в эту минуту. Может, она скучает по мне? Может, глядя на эту счастливую пару и их сплетенные руки, она хочет вернуть нашу любовь?
Она хочет со мной погулять. Что это значит? Я абсолютно не занят, но, возможно, лучше сделать вид, что у меня хватает дел помимо учебы и работы.
– Сейчас у меня есть немного свободного времени, – пожал я плечами.
Дакота взяла меня под руку, и мы пошли вдоль улицы. Неторопливо шагая, я соображаю, как бы начать разговор, чтобы вышло не очень неловко. Говорю «не очень», потому что если кто и может превратить обычную ситуацию в конфуз, так это я.
Два квартала до «Старбакса» Дакота преодолевает молча. Мне кажется, с ней что-то не так.
– Ты замерзла?
Следовало спросить ее об этом раньше. Ей, должно быть, холодно, она легко одета.
Дакота подняла на меня глаза и, несмотря на покрасневший, как у олененка Рудольфа из одноименного мультфильма, нос, выдававший ее, отрицательно покачала головой.
– Возьми, – мягко отстранившись от Дакоты, я стянул через голову толстовку и отдал ей.
Меня тронуло за живое, когда она понюхала грубую ткань, как раньше. Она обожала носить мои худи и все время таскала их у меня в школе. Мне приходилось покупать их каждую неделю, чтобы не остаться раздетым.
– Ты по-прежнему пользуешься «Спайсбомб», – заметила она.
На первое наше Рождество она купила мне первый флакон этого одеколона и потом дарила каждый год.
– Да. Некоторые вещи не меняются.
Смотрю, как она натягивает мою толстовку. На свет появляется макушка, и я помогаю Дакоте вытащить кудри из кофты. Худи достает до колен.
Дакота посмотрела на надпись. «Дары смерти». Потрогала кончик треугольника неокрашенным ногтем.
– Некоторые вещи действительно не меняются.
Я думал, что она улыбнется, но лицо осталось серьезным.
Она снова понюхала толстовку.
– Тебе нравится запах или у тебя там спрятана заначка?
На этот раз Дакота рассмеялась, но мне опять показалось, что она расстроена.
– Ты занимай столик, а я пойду за кофе.
Так мы обычно делали в Сагино: она выбирала место, как правило, у окна, а я заказывал наши любимые напитки. Двойной мокко-фраппучино с дополнительной порцией сахарного сиропа для нее и двойной крепости для себя. Я всегда покупал два лимонных кекса, и она съедала глазурь с моего.
Мой вкус за эти годы изменился. Я больше не могу пить сладкий молочный коктейль, замаскированный под кофе. Заказал ей фраппучино, взял себе американо и два лимонных кекса. В ожидании заказа смотрю на Дакоту. Она сидит за столом, подперев подбородок руками, с задумчивым неподвижным взглядом.
– Мокко фраппе и американо для… Лондона!
Симпатичная задорная бариста называет имя с ошибкой. Она поставила напитки на стойку с широкой улыбкой, как все сотрудники, кто старается получить от начальства в награду фирменный брелок с русалкой.
Я подошел к столу, Дакота слегка привстала. Выдал ей большой пластиковый стакан, а она с интересом посмотрела на мой.
– Что там?
Я сел напротив, и она потянулась губами к моему кофе.
– Тебе не понравится, – предупредил я.
Но поздно: она закрыла глаза и скривилась. Дакоте очень хотелось сплюнуть, но она удержалась. Стараясь проглотить смесь воды с эспрессо, наполнившую ее щеки, она стала похожа на очаровательную маленькую белочку.
– Фу! Как ты можешь это пить? – воскликнула она наконец.
Я пододвинул к Дакоте ее стакан.
– У него вкус прямо как у дегтя, фу! – Она всегда любила драматизировать.
– Мне нравится, – потягивая кофе, я пожал плечами.
– И давно ты пьешь такой странный кофе? – Дакота снова сморщила нос в гримасе отвращения.
Я засмеялся.
– Он не странный. Здесь только вода и эспрессо, – сказал я, защищая свой любимый напиток.
Она фыркнула.
– Для меня странный.
В ее словах чувствовалось еще что-то. Трудно определить точно, но похоже, что она за что-то на меня злится, хотя я не понимаю, в чем моя вина.
Как будто мы все еще встречаемся.
– А я купил тебе лимонные кексы. Две штуки.
Я пододвинул к ней через стол коричневый бумажный пакет. Дакота покачала головой и вернула его на мой край стола.
– Я больше не могу есть такие штуки. Этот кофе – мой завтрак. – Она поморщила нос, и я вспомнил ее жалобы на рацион, принятый в академии. Ей приходится соблюдать строгую диету, и лимонный кекс в нее точно не входит. – К сожалению.
Скривившись, я завернул пакет, чтобы взять кексы домой и съесть их позже, когда Дакота не будет свидетелем моего чревоугодия.
– Как поживаешь? – поинтересовался я после затянувшейся паузы, как будто никто из нас не знал, о чем разговаривать, когда мы уже не пара.
Мы вели себя как чужие. До того как Дакота стала моей девушкой, мы много лет дружили. Ее брат был моим лучшим другом, и это сближало нас еще больше. Чувствуя, как по спине бегут мурашки, я ждал ответа.
– У меня все в порядке.
Она вздохнула, прикрыв на мгновение глаза. Мне стало ясно, что она лжет.
Я вытянул руку и положил на стол. Мне так хотелось прикоснуться к ней, но это было бы неуместно.
– Ты знаешь, что можешь сказать мне всё.
Она снова вздохнула, не принимая помощь.
– Надеюсь, ты помнишь, что я твой безопасный причал? – напомнил я Дакоте.
Когда я впервые увидел ее в слезах, с окровавленной головой на крыльце, я поклялся, что всегда буду защищать ее. Ни время, ни наш разрыв не могут изменить данного мной обещания. Но это было не то, что Дакота хотела услышать.
– Нет, – оттолкнула она мою руку. – Мне не нужен причал, Лэндон, мне нужно… Ну, я сама не знаю, что мне нужно, потому что моя жизнь летит ко всем чертям, и я не знаю, как все исправить.
Ее глаза потемнели. Она ждала моего ответа.
Ее жизнь летит ко всем чертям? Что это вообще значит?
– Как же так? Дело в академии?
– Я говорю обо всем, буквально обо всем.
Не понимаю. Возможно, потому, что она не рассказала мне ничего, что позволило бы мне понять, как ей помочь.
