– В связи с чем мы пораскинули мозгами, – продолжила Златка, – и пришли к выводу, что достаться в первую очередь… прости, во вторую – первая твоя, должно кому?
– Кому? – хмуро поторопила я.
– Ну Любаве, конечно, – поразилась моей недогадливости Радмилка. – Славомир же вокруг неё увивается. А скоро очередной конкурс «Краса ВГА».
– Радмила, не злорадствуй, – призвала я. – На тебя он тоже в своё время пару раз посмотрел. Вдруг заклятие пойдёт по цепочке и заденет всех, на ком Гуляевский глаз когда-либо останавливался.
Думая о Любаве, я перевела взгляд на Милорада. Тот пялился в сторону умывальника, демонстрируя, что вовсе не интересуется нашими пересудами.
– Если бы речь шла о Ратмире, то стоило б опасаться за всех красавиц общежития, – вставила Златка. – Кобелино блудливый! А Славомир…
– Откуда ты знаешь?
– Так никогда не происходит, – подала голос Власта.
– Как? – обернулась к ней Радмилка.
– По цепочке. Самые действенные заклятия накладывают, видя перед собой жертву. Зрительный контакт важен. А коли издалека, да не называя определённого имени, – не пойдёт. Разве что она сильная колдунья, со степенями. Тогда конечно. Но всё равно без цепочки.
– Ты, я смотрю, в этом разбираешься, – заметила я, вспоминая, какой качественный зрительный контакт состоялся вчера у нас с Лучезарой.
– Была возможность тему изучить, – Власта снова всхлипнула и уткнулась носом в платок.
– Да кто ж знает Лучезару? Вдруг она имя называла? – предположила Златка. – Не могла же она не иметь понятия о Любаве. И вообще, почему Сухова каждый год в конкурсе красоты участвует? В мировой практике победительница прошлого года поздравляет победительницу нынешнего и машет ручкой. А у нас другие правила.
Гости задержались у меня. Успели съесть половину привезённых сладостей. Все сладкоежки собрались, кроме Златки. Она поменяет вагон конфет на кусок мяса. А стрелки часов неминуемо двигались к тому моменту, наступления которого я панически боялась.
– Да! Я же тебе ещё журнальчик привезла, – вспомнила Радмилка, когда посетители заговорили о том, что пора и честь знать.
– Надеюсь, не от Лучезары остался? – осведомилась я.
– На свои кровные купила. Белыми своими ножками в ларец ходила. Белыми своими ручками расплачивалась.
– И всё-таки как она тебя, а? – сострадательно спросила Златка. – Мы никому не скажем. Честно.
Да я знала, что они не станут кричать о моей беде на весь Великоград. Милорада хоть пытай. Девчонки тоже вовсе не балаболки. Просто я отложила момент, когда придётся открыть всю правду. Очень не хотелось озвучивать услышанное от лекаря применительно к себе. Когда узнаёшь, что у кого-то случилось горе, жалеешь того человека (или злопыхаешь. От ситуации зависит да от людей. Со мной такого не происходит) и надеешься, что тебя подобное несчастье обойдёт стороной. Причём – за много кварталов. Но если с тобой это уже произошло и нужно поговорить, а ты ещё не принял свершившийся факт и не готов в него поверить…
Стрелки часов ещё малость приблизили закат.
– Она сделала то, что ей казалось важным. Чтобы я уж точно не смогла привлечь Славомира. Да хренчик-венчик! – вспыхнула я, – ему и не хотелось смотреть на меня. Будто ему смотреть больше некуда!
– С чего всё началось?
Я рассказала, как Славомир явно трусил. Он даже не произносил имени Лучезары. Есть такое поверье: дескать, упомяни имя Чародея, и он узнает, что ты о нём говоришь. Впрочем, диалог у нас с Гуляевым худо-бедно клеился и без имён. Ещё б Верещагина не заявилась в неподходящий момент и не проявила свою непроходимую тупость во всей красе…
– Только никому, ладно? Про мою козлоногость… – грустно глядя на девчонок, попросила я. – В Академии сейчас есть о чём поговорить, сами сказали. Не стоит меня лишний раз упоминать.
– Нам положено хранить тайну недужного, – одновременно печально и торжественно проговорила Златка.
Милорада просить не требовалось.
– Да и вообще, Вьюжина, как ты можешь? – снова попыталась застыдить меня Радмилка.
На самом деле она способна легко выдать чужой секрет, если это принесёт ей выгоду. Но только в том случае, когда дело не касается друзей.
– Пожалуйста.
– Не боись! – Радмилка запихнула опустевшую сумку под кровать с намёком, что мне она ещё понадобится.
В палату вошёл уже знакомый лекарь. Я мысленно сравнила его с лоснящимся пончиком. Весь такой круглый.
Лекарь призвал гостей покинуть лечебницу. Я поняла: это потому, что солнце скоро сядет. Ведь время для посещений ещё не вышло.
Милорад подошёл и наклонился, чтобы чмокнуть меня в щёку.
– Держишься? – негромко поинтересовался он.
– Боюсь ужасно, – также шёпотом призналась я.
– Я бы остался…
– Ни в коем случае! Сама не хочу видеть метаморфозу. А уж тебе показывать – тем более.
– Ну ладно, – он поцеловал меня в другую щёку и разогнулся. – Завтра не приеду. Постараюсь в четверг вкусного привезти.
– Не утруждайся, – махнула рукой я. – Просто сообщай обо всём происходящем.
– Я напишу, – Дубинин попытался жизнеутверждающе улыбнуться. Получилось неубедительно. И вышел вслед за девчонками.
Лекарь (мне стало известно, что звали его Вадим Ростиславович) дал выпить расслабляющего отвара и находился рядом, пока превращение не завершилось. Может, питьё подействовало, но я испытывала не столько боль, сколько жуткий зуд в той части тела, что ниже талии. От него хотелось плакать и смеяться одновременно. Плакать в моём случае было бы несомненно уместнее, однако почему-то получалось смеяться. Процесс длился минут десять. А ожидала я его с трепетом целый день.
Вадим Ростиславович предложил посмотреть на себя. Пройтись, чтоб попривыкнуть. Я отказалась. Пока козьи ноги скрыты от моих глаз под одеялом, о них можно не думать. Ну, то есть попробовать не думать. Сильно-сильно постараться… А вот когда захочется прогуляться по коридору до необходимой комнаты (чашка с отваром оказалась немаленькая), не думать уже никак не удастся. Время даже не вечер. А уже темно. Дотерпеть до восхода – проигрышный вариант. Но я до последнего отказывалась вылезти из-под одеяла. И уснула.
А ночью пришлось подняться. Зов естественной потребности сильнее страха. Ноги странно пружинили. Ох, мамочки! К такому нужно приноровиться. Тапочки надеть не сумела и плюнула. Копыта зацокали по полу. В халат облачаться тоже не стала.
Выйдя из тёмной палаты в коридор, где горели дежурные лампы, я приковала взгляд к потолку, а руками ощупала место пониже спины. И вскрикнула, обнаружив хвост. Короткий козий хвостик. Чудовищно!!!
Я приготовилась забиться в истерике. Скосила глаза и осмотрела себя. Обычно склонная к слезам и нытью по поводу своей внешности (множество комплексов обитают в моём сером веществе, что поделаешь…), тут не заплакала, а внезапно разозлилась. Что не убивает – делает нас сильнее, так? (На самом деле не так, но сейчас не об этом). Ныть можно, когда лень что-то менять, в остальных случаях необходимо бороться.
