– Я от Владимира уволилась, – помолчав, проговорила я (зато для фигурки полезно). – Позвонила ему вчера.
– Зачем?
– Что зачем? – я вспыхнула. – Ты как себе мою дальнейшую трудовую деятельность представляешь? Пиво разношу, стучу копытами?
– Да просто поторопилась. Сообщила бы, что в лечебнице лежишь. А потом решили б…
– Что решили?! – возмущение полезло, – Дубинин, козлоногость может затянуться на несколько лет. Я в Лебяжье возвращаюсь. Сразу после выписки. Дома запрусь. Как та заколдованная княжна. В высокой башне, – насчёт Лебяжьего я сегодня решила, вчера ещё планировала искать Лучезару. – А ты поищи пока сестру Верещагиной.
Всё-таки хорошо, когда есть кому передать задачу. Завидуй, Радмилка!
– Какую сестру?
Я поделилась своими соображениями, и Милорад пообещал:
– Я её найду. Мы вместе. Не вздумай бросать Академию.
– Я не смогу учиться, – грустно усмехнулась я, глядя в сторону.
Сейчас Дубинин начнёт убеждать. А у него это всегда отлично получается. Я не то чтобы бесхарактерная, совсем наоборот. Но к людям, умеющим красиво говорить и ставить необходимое количество точек над i, прислушиваюсь.
– У нас по ночам занятий не бывает.
Надо же, лапоть изобрёл! И не поспоришь.
– Я ещё в общежитии обитаю, – сочла нужным напомнить. – И выхожу в тёмное время в места общего пользования. Кухня, душ, уборная.
– Решаемые трудности, – буркнул Милорад. – Радмилка тебе свой халат оставила. До пола.
Красный, бархатный! Шикарный такой халат. Как это Барышникова решила с ним расстаться? Она же его так любит. Её первая дорогая покупка в Великограде.
– Она уже съехала?
– Вчера. Ключ мне оставила. Проинформировала, что и бардак тоже, – Дубинин извлёк из кармана Радмилкин ключ с мягкой мышкой вместо брелока. – Я не стал Малине отдавать. Он ей начнёт глаза мозолить. Подселит ещё соседку очередную к тебе, – Милорад повертел мышку. – А так одна заживёшь. Свобода действий. Кто тебя там видит?
Я нахмурилась. Проснулась сегодня задолго до рассвета. Лежала и думала. И твёрдо постановила возвращаться в Лебяжье. Хоть и не хочется. Я вообще не желаю покидать Великоград. Никогда.
– Ты сходи к нам, пожалуйста. Мусор выкинь. Я Барышникову знаю. Она десять раз к мусоропроводу покурить сходит, а мусор выбросить забудет.
– И глянцевую чушь со стены содрать? – зачем-то вопросил Дубинин.
– Само собой.
– Сжечь?
Глава V
Половину ночи и весь следующий день Власта учила меня, как жить в новом обличье. Можно подумать, мне не хватает лекаря-мозгоправа, который два раза в день приходит и успокаивает. Что бы он понимал. А вот Власта понимает. Только я думаю, что ей беседы о дальнейшей жизни важнее, чем мне. И о заклятиях.
– Дело в том, что окаменение – очень серьёзная штука. Вашу Лучезару ожидает немаленький срок. Такая волшба из разряда довольно сильных. Теперь я уже думаю, что её проклятие и вправду может коснуться других девушек, какими раньше увлекался ваш пресловутый Гуляев, – Власта смаковала очередную конфету и запивала её сладким же чаем. – Я не сама додумалась, поговорила тут кое с кем. В общем, вполне нормально, что все думают об окаменевшем. Ты со своей козлоногостью можешь жить и здравствовать вполне замечательно. Потом исцелишься, да ещё магический иммунитет приобретёшь на некоторое время. А Гуляев, если из камня не достать, умрёт.
– Правда? – опешила я, и рука, потянувшаяся к конфетам, повисла в воздухе.
– Ага, – Власта отхлебнула из кружки и кивнула. – Только в сказках окаменевшие богатыри стоят годами, а когда слезинка раскаяния излечивает их, то сразу принимаются отплясывать в силах и довольстве. В реальности: нарушение кровообращения, мозговой деятельности, атрофия мышц. И прочая бяка. Пока с ним не разберутся, про тебя и не вспомнят. Надейся, что позднее займутся.
Не знаю, приходило ли в голову хвалёным Чародеям, привлечённым к делу Верещагиными, что мной тоже надо бы заняться, но Гуляева они в норму привели. Вечером того же дня пришло сообщение от Радмилки. Она писала, что Славомир жив и практически здоров. И они собираются всей группой поехать к нему домой, чтоб проведать. Визит вежливости.
Ко мне же перед закатом пришёл лекарь и сообщил, что в понедельник выписка. И жить я смогу, как прежде. Только придётся регулярно посещать участкового Чародейного лекаря, наблюдаться. Но так как таковой у нас на участке не водится, то нужно ездить на Остров. Там замечательная лечебница.
Прекрасно!
Я-то думала услышать о приезде спасателей.
И вообще, конечно, хотела посмотреть Остров, однако в качестве зрительницы, а не пациентки.
– Какой Остров? – вслух озадачилась я после ухода лекаря. – И есть ли в Лебяжьем Чародейные клиники?
– Да прекрати ты, – откликнулась Власта. – Нашла, тоже мне, повод. Знаешь, сколько в Великограде людей под заклятиями? И ничего. Живут себе спокойно. Уезжать не стоит. Здесь и знахари лучше. И образование нужно.
– Сама против, – вздохнула я, – но не представляю, как… Про меня теперь и так всякую бредятину думают и говорят. А вернусь – каждый станет приставать: давай колись, как тебя угораздило? И выходить из комнаты придётся после заката.
Власта неопределённо хмыкнула.
– Станешь излишне волноваться: кто да что про тебя думает, кто да что говорит – вообще поводы для жизни растеряешь. Привыкнут. Скоро весна. Потом лето. Солнце станет раньше вставать и позже садиться. Время нахождения под заклятием сократится. И знаешь, стоит сбежать, как про тебя сразу начнут рассказывать более скабрезные вещи.
Тут она права. Люди – такие затейники.
– А жить? – тоном ведомого на плаху спросила я. – Кушать время от времени хочется. Я ж без работы осталась. У матери просить? Только не это. Да и объяснять придётся. Академия мне платит в месяц шесть гривен, сорок шесть кун. Не разгуляешься.
– Да. Не густо, – согласилась Власта. – А как, по-твоему, живут остальные? У нас на этаже таких много. И кстати, на втором есть интересный экземплярчик. Я тебя с ним познакомлю.
Замечательно получается! То есть она здесь которую седмицу слёзы льёт, в тускло освещённой палате, а меня наставляет на преспокойненькое обитание в большом городе. Да со знанием дела!
– Валяй, – хмуро кивнула я.
В тот вечер я впервые вышла в общую комнату на посиделки. Как выяснилось, довольно много пациентов живут в лечебнице постоянно. Ну как постоянно? Конечно, временно. До полного излечения. Но этот временный срок у некоторых настолько затягивается, что кажется почти постоянным.
По вечерам они собирались на диванчиках, обитых искусственной кожей, перед дальневизором, среди цветов в кадках. Обсуждали дела друг друга. Видать, огромное количество часов провели вместе. Знали о собратьях по несчастью, вероятно, даже больше самих собратьев. Знали об их близких и дальних родственниках, друзьях и знакомых. Интересовались здоровьем чужих рыбок и темпами роста рассады на подоконниках. Перемывали кости ставшим общими недругам и переживали за ставших общими приятелей.
