Я вспомнила, как сильно желала выиграть у Ратмира.
– Что-то не поняла. С джинсами то же самое? Ты мне предлагаешь играть пойти? В «Три княжны»?
– Можно в «Три княжны». Можно в «Яхонт», – проговорила Чародейка, откидываясь на спинку стула. Её радостная физиономия сияла. Это от пельменей? Или от собственной значимости? – Но, вообще-то, я хотела предложить сыграть со Славомиром. Он, слышала, тоже к покеру страстью пылает. Да, Вьюжина, с джинсами та же история. Если Ягода сделала в салоне причёску, то клиентке и тогда везение привалит. Но нужно учитывать одну препону. Удача – штука не бесконечная. Все побочные действия рано или поздно развеиваются. Через день, через месяц… Конкретное – держится около двух месяцев. В течение третьего – медленно затухает. Затем всё. Дату на штемпеле посмотри. Почти два месяца прошло. У тебя считанные дни остались.
Ох!
– А вдруг не сработает? – растерянно вопросила я. – Продую Славомиру последнее. Нет, я так не могу.
– Потренируйся на Ратмире. Дубинин ему тоже должен. Не так опасно.
Ну вот, опять Делец. На этом бы я потренировалась.
Но вслух отмахнулась:
– Да ну. Как-то это нечестно.
– Ты со своей патологической любовью к справедливости так и будешь сидеть на овсянке. А ведь не хочешь Славомиру отдавать свои кровные. Что ты в копилочку складируешь? Выплату, зарплату и…
– Десять гривен, – договорила я. – Со Славомиром как раз о честности вспоминать не стану. Он сам виноват. Опозориться просто не хочется.
– Не опозоришься, – авторитетно заявила Верещагина. – Почему он виноват?
– Да потому! Самому стоило с тобой объясниться. А не ждать, что всё за него другие решат. Он, видите ли, платит.
– А, вот в чём дело, – Лучезара заметно опечалилась. – Берест сам со мной разговаривал.
– Ладно, – я поднялась со стула и двинулась к выходу.
– Что, сразу в бой? – ведьма вернулась к пельменям.
– За картами. В шахматы ты ведь играть не станешь. А без предварительной дегустации я даже к Ратмиру не сунусь.
– Да, – согласилась Верещагина, – шахматы – излишне заумное занятие.
Я насобирала по сусекам всевозможных приспособлений, дабы проверить удачу. В одной комнате мне вручили карты и попросили, чтоб не возвращала. Я спросила почему. Ответили: зря валяются. В другой – дали лото, до завтра. В третьей – домино и нарды, возвращать не к спеху. В четвёртой – маджонг. Хозяин его очень любит, попросил беречь. Он иногда играет с Дубининым, отдал обожаемую игру исключительно по этой причине. Вроде как доверяет. Через пару часов я выяснила, что и в «камень, ножницы, бумагу» я Лучезару обыгрываю.
– Ты мне не поддаёшься? – поинтересовалась подозрительно.
Хотя к чему бы ей это?
– Верить надо людям, – соседка изобразила обиду. – Не забывай, мне резани самой очень нужны. Уехать, оставить тебя в покое. Я на твою удачу рассчитываю – обалдеть как. Не тяни время, хватит дегустировать. Иди уже к Ратмиру.
При мысли о покере с Дельцом по телу прошла дрожь. И хочется и колется. И не могу я принять от него те десять гривен. Всё равно вернуть надо. Сумма немаленькая.
– Боязно.
– До чего ты трусливая! Я вот, помню, с таким удовольствием по игромам шарахалась.
– Несколько раз ты у меня всё же выиграла.
– А как ты думала? Предположим, за игральным столом десять человек, а выигрываешь ты одна. Совсем противоестественно. Речь идёт не о количестве партий в твою пользу, а об объёме денежных купюр в общей сложности. Вали давай! И, кстати, не рассказывай никому. Я несколько лет тайну хранила. Сейчас кроме Береста, Ягоды и меня знаешь только ты.
Я подумала, что сложновато будет утаить подоплёку джинсиков от братца.
И ещё захотелось сказать, что в нашем общежитии никто не умеет хранить секреты, но против воли выдала другое:
– Надеюсь, ты теперь превратишься в таракана.
– Не дождёшься, – пообещала Лучезара, – мы не накладывали таких строгих заклятий-наказаний за разболтание.
Я отправилась на десятый этаж. В 1003 никто не открыл. Попробовала дозвониться. Дохлый номер. Цифры на экране мобильника показывали, что приблизительно через сорок минут солнце сядет. На авось я спустилась вниз, в цокольный этаж, где находился тренажёрный зал. Ратмир там бывал. Он умудрялся вести здоровый образ жизни, перемежая его с крайне нездоровым.
Играла музыка, клацало железо. Как я соскучилась по этому месту. Наверное, больше года не заглядывала. С тех пор, как устроилась к Владимиру, забыв про здоровый, начав нездоровый.
Внутри я огляделась и прошла вглубь. Зал тянулся под общежитием. Тут и там вырастали угловатые колонны, ограничивая обзор. Пройдя с десяток саженей, я повернула голову вправо и не поверила глазам. Вот уж кого не ожидала здесь увидеть! Дубинин никогда не тяготел к физическим нагрузкам. А сейчас остервенело лупил грушу. Рядом стоял Пересвет, что-то негромко говорил.
Я засмотрелась.
Вдруг подумала о том, что он весьма красив.
Пересвет.
Тьфу ты, зараза! Тут же одёрнула себя. Любование решительно не ко времени. И думы о нём…
С другой стороны раздался голос:
– Удивлена?
Я обернулась. Признала Ратмира, пусть и не сразу. Сбила с толку блестящая, абсолютно лысая голова. Делец сидел на скамье. Тут же, возле штанги, находился Храбр. Он окинул меня взглядом то ли неодобрительным, то ли раздосадованным. Я подумала, что не нравлюсь ему. Потом решила, мол, не больно-то и хотелось.
– Хорош, – оценила я Ратмира, приближаясь. Затем предложила отыграть Милорада.
– Силёнок-то хватит? – несколько пренебрежительно поинтересовался Делец, что меня внутренне возмутило и моментально породило желание забыть про честность и про порядочность.
– Конечно. Чего бы я тогда пришла?
– Сейчас?
– Сейчас не могу. Ты же в курсе.
– Все в курсе.
Мог бы и не напоминать, что все вокруг знают, чем я занята по вечерам.
– Давай завтра. Часа за три до заката.
– Да мне тебя жалко как-то.
Чего? Я слегка подзакипела. И с наслаждением погладила себя по бёдрам. Гладила я джинсики. Но со стороны выглядело, будто бёдра.
– Себя смотри не пожалей.
Подошёл Пересвет. С интересом прислушался. Я бросила взгляд в сторону. Милорад изо всех сил старался покалечить грушу.
– Завтра не могу, – принялся набивать себе цену Ратмир, – хотя подожди-ка, уточню.
Он извлёк из кармана сотовый и принялся названивать. Зачем выделываться? Если б и вправду был завтра занят, сказал бы твёрдое «нет».
