Вскоре к покоям настоятеля подошел и Бульвар Гостель с солдатами короля. Монахи отошли в сторону, услышав грохот их шагов по темной сводчатой галерее, и затянули похоронную песню по душе усопшего брата, которая звучала, как шепот богов посреди ночи.
— Тот, кто это сделал, умело владеет арабским кинжалом, — заявил инквизитор, хладнокровно и безразлично осмотрев перерезанную глотну настоятеля, и огляделся вокруг, словно надеясь найти среди присутствующих убийцу.
— Почему же вы так уверены, что настоятеля зарезали арабским кинжалом, а не христианским? — спросил брат Ринальдо.
— Если бы вы хоть раз в жизни сражались в Святой Земле, что довелось мне, то прекрасно бы знали, как неверные перерезают глотки христианам.
Старый монах, как никто другой, знал, с какой жестокостью христиане и мусульмане убивали друг друга во имя Бога, но и словом не обмолвился о том, что ему довелось пережить во время крестовых походов.
— Вы что, намекаете, что один из монахов нашего аббатства убил настоятеля кинжалом неверного? — спросил брат Ринальдо.
— Многие крестоносцы, а среди них были и монахи-воины ордена тамплиеров, научились убивать врагов, перерезая им глотку, у жестоких мусульманских воинов секты ассасинов, которые одним ударом своего заточенного клинка могли лишить жизни христианина.
Высокомерие Бульвара Гостеля не пугало брата Ринальдо.
— Ищите убийцу не среди служителей аббатства, а среди ваших воинов, — съязвил брат Ринальдо. — С какой стати кому-нибудь из нас убивать нашего лучшего брата?
— По той же причине, по какой Каин убил Авеля, — ответил доминиканец, сдерживая ярость. — Не беспокойтесь, настоятель рассказал мне, что видел, как тот самый беглец-тамплиер, которого мы преследуем еще из Лиона, слоняется по окрестностям аббатства, на него-то и пали мои подозрения. Столь умелый разрез шеи, такой, что вся рана открыта, не оставляет никаких сомнений.
— В этом аббатстве не было ни одного чужака с той самой ночи, когда сюда явились вы со своими солдатами, — сказал старик.
— Я полагаю, вам известно, что тамплиеры были объявлены еретиками и изгнаны самим папой Климентом и что порочная связь с дьяволом позволяет им использовать колдовские заклинания, чтобы появляться и исчезать у вас на глазах, проходить сквозь стены, делать людей немыми и наделять голосом зверей. Они могут превратить старца в юношу, а мужчину — в женщину, разговаривать с бесами, спускаться в ад и возвращаться оттуда.
— Как же вы тогда собираетесь схватить беглеца, если представляете его чуть ли не самим Сатаной, превратившимся в человека?
— К несчастью для них, черная магия быстротечна, подобно блеску звезд на небосклоне, поэтому они не способны ни сбежать, ни спрятаться полностью. Уверяю вас, я схвачу этого тамплиера-убийцу, даже если мне придется ради этого поменять местами небо и землю. Ну а сейчас вы как старший монах аббатства должны проследить, чтобы труп настоятеля перенесли в церковь и чтобы монахи всю ночь молились за спасение его души перед утренними похоронами. Я же с восходом солнца отправлюсь по следам беглеца и не буду сдерживать галоп моего коня, пока не доберусь до него, — зло процедил доминиканец.
Монахи, понурив головы, вернулись в церковь и тихо затянули заупокойную молитву, а брат Бразгдо и брат Асбен вместе с двумя солдатами отнесли на носилках тело настоятеля в лазарет, чтобы надеть саван.
Уже рассвело, когда брат Ринальдо пришел повидать Гримпоу в тайную комнату библиотеки и поведать о случившемся ночью. Старик сказал, что Гримпоу может смело покинуть свое убежище.
— А что, инквизитор и солдаты короля уже ушли? — спросил Гримпоу, не веря, что это правда.
— Еще до рассвета они оседлали лошадей и покинули Ульпенс с первыми лучами солнца. Доминиканец даже не захотел подождать, пока мы похороним настоятеля после полуденной службы.
Гримпоу тревожили неясная судьба Дурлиба и ужасная смерть настоятеля, но все же, ощутив на лице нежное прикосновение прохладного ветра долины, просочившегося через открытые окна библиотеки, он почувствовал, что душе его возвращается теплое дыхание жизни. Очень скоро вновь обретенная свобода поможет Гримпоу узнать что-нибудь о том, что так терзало его по ночам, с тех пор как брат Ринальдо рассказал, будто Дурлиб бросился в пропасть, спасаясь от инквизитора, и встретил смерть в отчаянной попытке освободиться от плена. Юноша полагал, что, если Дурлибу удалось остаться невредимым, он, несомненно, вернется к кресту, указующему путь к аббатству, где они зарыли дорожную суму погибшего рыцаря.
Поэтому Гримпоу решил при первой возможности незаметно покинуть аббатство и спуститься к дорожному кресту, чтобы проверить, забрал ли Дурлиб мешок с запечатанным посланием и золотой печатью.
Они прошли через несколько залов библиотеки, заваленных книгами, затем по просторному и хорошо освещенному коридору, огромные своды которого, открываясь в галерею, позволяли видеть серое и мутное небо. Снега не было, но сильный холод взбодрил Гримпоу, как будто он умылся в ледяном пруду. Они вышли к галерее и направились к церкви, придерживаясь того же пути, по которому сопровождали настоятеля в его покои в день своего приезда. Гримпоу на мгновение представил себе кровь настоятеля, разбрызганную по стенам и полу, и по его телу пробежала дрожь. Он снова подумал, что магический камень мертвого рыцаря никакой не философский, о котором написано в манускрипте, хранящемся в секретной библиотеке, а самый настоящий дьявольский амулет, о чем намекал в свое время Дурлиб, — ведь из-за его колдовской силы уже погибли два невинных существа. Однако очень скоро Гримпоу убедится, что и в этом он ошибался.
В церкви все было готово к похоронам. Песни монахов звучали в нефах меланхолическим гулом ангельского хора, а через цветные витражи сочился слабый свет, бросая расплывчатые блики на мертвенно-бледное лицо покойника; тело же, в коричневом одеянии, подпоясанное белым ремнем ордена, покоилось в деревянном гробу перед алтарем. Глаза его были закрыты, но, несмотря на все попытки брата Асбена загримировать следы ужаса, которые до сих пор искажали лицо настоятеля, Гримпоу все же разглядел гладкую бледную кожу и гримасу рта, вытянутого в сторону, словно в трагической усмешке. Четыре больших свечи пылали в высоких бронзовых канделябрах по углам церкви, а пронизывающий запах ладана парил под сводами церкви, как невидимый благоухающий туман.
Гримпоу сел рядом со слугами и слушал с искренней набожностью заупокойное богослужение по душе убитого, но в глубине сердца молился также и о спасении своего дорогого друга Дурлиба, на случай если тот все-таки сорвался со скалы, как утверждал доминиканский монах. К тому же, он подумал, что, даже если это не так, красивые песни монахов не причинят Дурлибу никакого вреда.
— Requiem aeternam dona ei, Domine… — произнес брат Ринальдо, заканчивая церемонию.
Когда отпевание подошло к концу, четверо слуг взяли гроб на плечи и в сопровождении выстроившихся в два ряда монахов в капюшонах с зажженными свечами в руках двинулись к кладбищу под непрекращающееся пение и молитвы. Они вышли из церкви во двор, зашли в узкий и длинный сводчатый коридор, который вел в открытую галерею. Затем вошли в капитулярий, где монах с огромными синяками под глазами и сильно выступающим круглым носом снова оросил святой водой безжизненное тело настоятеля, произнося краткую и красивую плегарию. Оттуда в полной тишине они продолжили путь через другую галерею, вошли в незнакомый Гримпоу коридор и, пройдя через мрачные помещения, освещенные факелами, оказались наконец в просторном саду за апсидой церкви, усыпанном могилами и крестами. Двое слуг, вооружившись лопатами, уже ждали у вырытой ямы. В то время как слуги укладывали гроб на землю, монахи остановились и выстроились вокруг. Безжизненное тело настоятеля опустили в могилу, засыпали землей, увенчали могилу железным крестом. Несколько снежинок медленно опустились с темнеющего неба, предвещая надвигающуюся с гор снежную бурю. Пока монахи молчаливо возвращались к своим занятиям, брат Ринальдо и брат Асбен, сборщик лекарственных трав, остались на кладбище: они прогуливались между могил и окружавших кладбище высоких кипарисов. Гримпоу встал неподалеку, прислушиваясь к разговору.
