— Ну, на сей раз простите его, сеньор Сальетти. Виноват я, — сказал брат Ринальдо с улыбкой.
Одним прыжком Гримпоу взобрался на спину Астро и с гордостью произнес:
— Можем отправляться в путь, когда вам будет угодно, мой господин.
Тихий хор монахов прощался с ними, протягивая руки, а из глаз брата Бразгдо текли слезы, которые он так долго пытался сдерживать, поглаживая в руках кроличью лапку.
Едва они тронулись, как послышался голос аптекаря. Вот с кем Гримпоу было расстаться тяжелее всего. Он пробирался среди монахов, потихоньку возвращавшихся к своим делам.
— Подождите! — закричал он. Затем брат Асбен подбежал к ним, вручил юноше маленький кожаный мешочек и прошептал: — Возможно, тебе это пригодится больше, чем мне. Я долго думал и решил, что этот золотой слиток, который я нашел в лаборатории, скорее твой, чем мой. Я его снова переплавил и превратил в маленькие золотые крупинки, которые, может быть, пригодятся в твоем путешествии.
— Вы очень щедры, — сказал Гримпоу с благодарностью.
— Не более, чем ты ко мне, — ответил аптекарь и долго с улыбкой глядел им вслед.
Когда они поднимались в горы, чтобы пересечь западные Альпы через узкое ущелье на северо-востоке, завеса облаков покрыла солнце, так что заснеженные вершины гор потемнели. В последний раз Гримпоу обернулся назад, зная, что за красноватыми каменными стенами аббатства остается навсегда его прошлое, как беспокойный горько-сладкий сон, который живет только в памяти. Там он в последний раз видел своего дорогого друга Дурлиба, там спрятался от инквизитора Бульвара Гостеля, там убили настоятеля, и именно в этом месте он узнал все то, что знает сейчас, включая легенду о секрете мудрецов и то, что погибший рыцарь, возможно, был тамплиером. Но теперь все иначе, нужно смотреть вперед, продолжать путь, не совершая ложных шагов, выяснить, кто такой Аидор Бильбикум, что означает текст загадочного послания, что же такое на самом деле философский камень и какое он имеет отношение к секрету мудрецов, которым так жаждали завладеть папа и французский король.
— Тебя что-то беспокоит, Гримпоу? — спросил Сальетти, восседая в седле с важностью обедневшего монарха.
— Нет, ничего. Просто я думал о том, что больше никогда не увижу эту долину, — ответил юноша.
— Да брось! Будущее неопределенно и капризно, как летние бури. Может, когда-нибудь ты и вернешься в аббатство, — сказал Сальетти.
Но Гримпоу знал, что уже никогда не вернется.
— Вы даже не спросили, что мне дал брат-аптекарь, — сказал Гримпоу, пытаясь сменить тему разговора.
— Мне не нравится вмешиваться в дела моего оруженосца, — изрек Сальетти.
— Думаю, будет лучше, если этот кожаный мешочек будет у вас, — предложил Гримпоу.
Сальетти протянул руку и взял мешочек.
— Что там?
— Посмотрите сами.
Сальетти натянул поводья и развязал узелок на ленте, затянувшей горловину мешочка. Он высыпал на ладонь золотые крупицы, маленькие и круглые, как зерна жареной кукурузы.
— Клянусь старой бородой алхимика! — воскликнул рыцарь и громко присвистнул. — Да это целое состояние!
— Можете считать его вашим. В конце концов, вы рыцарь, а я ваш оруженосец. Чьи сокровища, тот их и несет, — с ухмылкой объяснил Гримпоу.
— Хороший рыцарь никогда не лишит своего оруженосца его собственности, но если тебе хочется, чтобы именно я охранял этот мешочек с золотом, ты не найдешь охранника лучше для столь благородной миссии, дорогой Гримпоу. Клянусь моей честью и пастью мифологического Кербера, что буду защищать твое золото своим мечом, а если понадобится, то и своим именем рыцаря. — И Сальетти спрятал мешочек под камзолом.
— Как вы смотрите на то, чтобы купить в Ульпенсе одежду, соответствующую вашему положению, и новые доспехи? Эти ведь более дряхлые и ржавые, чем кастрюли на кухне брата Бразгдо, они недостойны такого рыцаря, как вы, а также не заслуживают, чтобы их таскал богатый оруженосец вроде меня, — предложил Гримпоу.
— Я бы с радостью принял твое предложение, только вот менять меч не стану. Этот, который я зову Афиной, часто спасал мне жизнь. Это лучший меч из всех, о каких только может мечтать странствующий рыцарь, — сказал Сальетти, упирая руку в бок.
— Вам знакома греческая мифология? — спросил Гримпоу, услышав имя богини войны.
— Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, у меня был учитель, преподавший мне кое-какие познания, — холодно ответил рыцарь.
— Афина была богиней войны у греков, — сказал Гримпоу.
— Кроме того, она считалась богиней разума, покровительницей искусств и литературы и имела отношение к философии, — рассуждал Сальетти.
У Гримпоу не осталось ни единого сомнения в том, что его новый друг и господин умнее, чем старался казаться, но при этом беден, как бродяга.
Они продолжали подъем, миновали зеленые поля, где летом пастухи, перегонявшие скот на зимние пастбища, разжигали костры, чтобы уберечь стада от волков. Позади оставались высокие водопады, которые низвергались длинными лошадиными хвостами в горные ущелья, и ледники, в которых зияли огромные бездонные трещины. Путники спешились и вели лошадей на поводу по узкому, нескончаемому ущелью и наконец перевалили через горы и с другой стороны крутого перевала увидели город Ульпенс, окруженный стенами, возносившимися над обширной равниной.
Еще не успело сесть солнце, как они добрались до города. Несколько тележек, нагруженных сеном, катились через мост, а солдаты, что несли дозор на маленькой башенке, лениво наблюдали за ними. Путников ни о чем не спросили: ни откуда они, ни куда держат путь, хотя настоятель Бринкдума по настоянию брата Ринальдо снабдил их охранной грамотой, адресованной архиепископу Страсбурга и позволявшей свободно входить и выходить из любого города или замка, где нужен будет ночлег.
Улицы Ульпенса были пустынны в столь поздний час, только возле площади слышались крики, которые Сальетти приписал торговцам, во весь голос превозносящим достоинства всяких безделушек, хаотично разложенных на прилавках.
Гримпоу тоже так посчитал, но его страх перешел в панический ужас, когда они дошли до площади и там увидели Дурлиба, повешенного, как чучело, на виселице. Толпа, собравшаяся вокруг, смеялась и ликовала, обезумевшая от лицезрения публичной казни. Полураздетое и окровавленное тело Дурлиба слегка покачивалось, словно маятник, все еще открытые глаза вылезали из орбит, язык свисал из открытого рта, будто насмехаясь над палачами. Гримпоу зажмурился и стиснул кулаки так сильно, что ногти впились ему в ладони.
— Ты знал этого человека? — удивленно спросил Сальетти.
Гримпоу с запинкой признал, что этот несчастный повешенный — Дурлиб, заменивший ему отца до того, как он остался жить в аббатстве Бринкдум.
— Пойдем отсюда, мы уже не можем ничем ему помочь, — сказал Сальетти, сочувственно кивая.
