Сальетти не знал, откуда вылетела стрела, поразившая Фигельтаха де Вокко, но, воспользовавшись случаем, извлек кинжал, который прятал под доспехами, и быстрым движением приставил к шее посланника папы. Затем свистом подозвал коня и приказал одному из солдат подвести лошадь барона.
— Ты умеешь ездить верхом? — спросил он Вейнель.
Вместо ответа девушка прыгнула прямо с помоста в седло.
Гримпоу никак не мог понять, что же происходит, но, увидев Вейнель верхом на лошади барона, тут же запрыгнул на Астро и приготовился скакать прочь, как только прикажет Сальетти.
Прикрываясь инквизитором как щитом, Сальетти сошел с помоста и велел Гостелю сесть на лошадь. Затем предупредил рыцарей и толпу, что любой, кто вздумает пошевелиться, получит стрелу в глаз, вскочил в седло, схватил поводья и, обхватив посланника папы, прокричал:
— Если кто-нибудь поедет за нами, я перережу глотку этой скотине!
Долгожданная правда
Гримпоу и Сальетти ускакали с арены размашистым галопом, гадая, кто же мог выпустить стрелу, поразившую барона. Когда они добрались до реки неподалеку от крепости. Сальетти остановил коня и подвел его к деревянному мостику. Гримпоу и Вейнель остановились рядом, пытаясь понять, что затевает рыцарь.
— И что вы хотите сделать? — промямлил инквизитор Гостель, чье лицо искривилось от страха.
— Надеюсь, вы умеете плавать! — ответил Сальетти и столкнул доминиканца в воду, как мешок с мусором.
— Поехали, пока до нас не добрались солдаты барона! — сказал Гримпоу.
Посланник папы барахтался в реке и то и дело вскидывал голову, чтобы не захлебнуться.
Беглецы стегнули лошадей и поскакали вдоль реки, торопясь оказаться как можно дальше от замка.
Когда они добрались до окрестностей Страсбурга, уже начало смеркаться. Над горизонтом пылал закат, а над Рейном стоял сероватый туман, ни дать ни взять густой пар над супом. Беглецы спешились у излучины реки. Вейнель молча опустилась на влажную траву, закрыла лицо руками и зарыдала, оплакивая отца.
Сальетти подошел к девушке, протянул руку, чтобы помочь ей подняться, и с нежностью приобнял.
— Ваш отец был близким другом моего отца, и оба они отдали жизнь в поисках мудрости, — проговорил он. — Когда вы были совсем еще ребенком, я несколько лет жил в вашем доме в Париже и смиренно терпел ваши шалости. Я как сейчас помню ваш дом, полный старинных книг, и как мы с вашим отцом часами смотрели на усыпанное звездами небо. Вы меня вряд ли запомнили, но ваш отец часто говорил мне, что в звездах есть магия и колдовство в ночах при полной луне и что, если я буду смотреть в небо, то рано или поздно найду в нем свою мечту.
Вейнель вытерла слезы рукавом платья и посмотрела на Сальетти.
— Мне он тоже всегда говорил эти слова перед сном, — сказала она с легкой улыбкой, оживившей ее взгляд, — поэтому, когда нашла послание в кувшине с водой, я поняла, что мне хочет помочь кто-то близкий. Я даже подумала, что он сам написал мне письмо и что он еще жив. Но мне и в голову не приходило, что это окажетесь вы, тот мальчик, который играл со мной в детстве, мальчик, чьего имени я совсем не помню, и что вы освободите меня от барона и от этого монаха-убийцы.
Гримпоу почувствовал, как слеза скатилась по его щеке.
— Кто-нибудь мне может объяснить, что тут происходит? — спросил он со вздохом.
— Гримпоу, я же предупреждал, что это долгая и запутанная история, — ответил Сальетти. — Давайте присядем вон на тех камнях. Думаю, вам с Вейнель очень хочется все узнать, так что я начну с самого начала.
Они уселись на берегу, под высоким вязом, дожидаясь, пока черное покрывало ночи окутает Страсбург.
— Моего отца звали так же, как и деда, Джакопо де Эсталья, — начал Сальетти. — Мой дед всегда хотел, чтобы отец стал рыцарем, достойным унаследовать пришедшее в упадок герцогство в Пьемонте и вернуть нашим землям былую славу. Однако с самого детства отец увлекался науками и очень скоро отличался познаниями во многих областях науки, от арифметики до философии, физики и астрономии. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, несмотря на крайнее недовольство деда, мой отец уехал в Падую, в недавно открывшийся университет, славившийся свободой нравов и не попавший под влияние папы. Там он познакомился с монахом по имени Уберто Александрийский. В таверне в Ульпенсе я уже рассказывал тебе о его дружбе с моим отцом, — прибавил Сальетти, взглянув на Гримпоу. — Когда же отец стал его учеником, они беспрестанно путешествовали, пока мой отец не переехал в Париж, где встретил мою маму. В скором времени родился я, и мне дали имя Сальетти, после чего мы переехали в Лион, где отец преподавал философию в университете и очень часто вместе со мной навещал монаха Уберто в аббатстве Бринкдум, где тот скрывался от инквизиции. Мой отец желал, чтобы я тоже стал человеком образованным, и некоторое время спустя, когда мне исполнилось шестнадцать, снова отправил меня в Париж к исследователю тайн природы по имени Гуриельф Лабокс. Впрочем, отец видел, что в моих жилах бежит горячая кровь де Эсталья и, когда мне стукнуло восемнадцать, решил отправить к деду, чтобы тот воспитал из меня истинного рыцаря и чтобы я продолжил обучение в соседней Падуе. Так все и шло, пока дед не скончался и не оставил мне в наследство герцогство, от которого мой отец отказался.
Тут Сальетти помолчал, потом пожал плечами.
— Я все это рассказываю ради того, чтобы вы поняли дальнейшее, самое важное. В прошлом году в конце зимы я был в своем имении в Пьемонте и получил очень странное незапечатанное послание без каких-либо пометок. Я подумал было, что это очередная проделка моих друзей из Падуи, но с удивлением обнаружил послание от монастырского библиотекаря по имени Ринальдо Метц из аббатства Бринкдум. Он писал по просьбе брата Уберто Александрийского, поскольку тот был слеп уже более двадцати лет и не мог написать мне. В своем послании брат Ринальдо Метц сообщал о гибели моего отца в горах близ аббатства…
— Твой отец и был тот рыцарь, которого я нашел мертвым в горах? — взволнованно спросил Гримпоу.
— Именно так, — с горечью подтвердил Сальетти, — сожалею, что не сказал тебе раньше, но сейчас ты поймешь, почему я был вынужден солгать.
— Значит, твоему отцу принадлежал философский камень! — воскликнул Гримпоу с таким видом, будто вот-вот лишится чувств.
Вейнель же, услышав о камне, состроила недоуменную гримаску хотя на самом деле прекрасно все поняла.
— О каком камне вы говорите? Какое отношение он имеет к нашим родителям? — спросила она.
— Вы все поймете, если позволите мне продолжить, — ответил Сальетти.
— Конечно, конечно, — согласился Гримпоу, вытаскивая камень из льняного мешочка, висевшего у него на шее, и протягивая Вейнель. Девушка с осторожностью взяла камень в руки, будто ей вручили хрупкое украшение.
— Как я уже сказал, в своем послании брат Ринальдо сообщал о гибели моего отца и просил меня срочно приехать в аббатство Бринкдум, пользуясь тем, что снег в горах растаял, чтобы, как он выразился, «завершить дело крайней важности». Я знал, что весной в крепости барона де Вокко всегда проводится турнир замков Эльзаса, и, так как все равно направлялся на север, я навьючил доспехи на мула, чтобы по пути искать славу и удачу. В общем, я сел на коня и помчался к аббатству. После недели пути я перевалил через Пиренеи и добрался до Бринкдума, где случайно встретил тебя, мечтавшего стать оруженосцем какого-нибудь странствующего рыцаря…
