Он так отчаянно сжимал покрывало, что в его руках бархат на глазах превращался в мятую тряпку.
– Ты же поклялся мне, папа!
Он смотрел на нее немигающими глазами. Она поймала его на крючок собственного обещания.
– Господи Боже мой! – вскричал он. – У кого ты научилась такой беспощадности?
– У тебя.
– Ну конечно, – устало произнес он, отведя взгляд в сторону. – Пусть будет так, но эти предметы должны оставаться в нашей семье. Итак, они твои, – проворчал он. – Но пока ты не выйдешь замуж и не переедешь в собственный дом, мечи будут находиться в этой комнате.
– Не беспокойся. Я обещаю не трогать их, пока они не найдут места в новом пристанище.
Он кивнул, видимо, удовлетворенный ее ответом, и не заметил некоторой двусмысленности клятвы: если все пойдет, как она хочет, мечи скоро найдут свое пристанище в коллекции капитана Тальберта.
Конечно, когда это случится, ей придется испытать на себе всю силу гнева отца. Но это будет не больнее, чем уколы песчинок, гонимых ветром, по сравнению с тем кошмаром, который ожидает ее в случае, если отца убьют.
За его жизнь можно заплатить любую цену. А безопасность отца зависит от нее. Он же, с его беспечностью и самонадеянностью, убежден, что все в этой жизни подвластно ему. Возможно, это ощущение, усугубила смерть матери, ожесточившая его; Мег же, наоборот, она заставила почувствовать себя ответственной за жизнь отца. Одна мысль, что она может потерять второго из родителей, сделала ее бдительной.
– Но ты должен обещать, – сказала Мег, – что не продашь мечи никому, какую бы цену тебе ни предлагали.
– Они твои, дочка. – Улыбка сползла с его лица. – Но и ты должна, обещать мне то же.
– Клянусь, я не стану продавать их. – Разумеется, это не помешало бы ей отдать мечи, не взяв за них денег. Зато она могла получить вознаграждение услугой. Она глубоко вздохнула, чтобы унять дрожь возбуждения.
– Ты ловко научилась прокручивать дела, дочка, – хмыкнул Дуглас. – Чувствуется, моя школа.
Выдвинув глубокий ящик письменного стола, он достал бутылку, два бокала и плеснул в них немного бренди.
Дуглас поднял свой бокал.
– С днем, рождения, Мегги, – тепло прозвучал его голос.
Мег подняла свой, бокал, но тост, который она мысленно произнесла, звучал примерно так: пусть Тальберт станет тенью, ее отца и сохранит его жизнь. После этого, извинившись, она ушла, чтобы срочно отправить записку капитану. Ее, решила Мег, нужно написать так, чтобы заинтриговать его, но не больше – не открывать всей правды о мечах.
Она была уверена, что он согласится на встречу.
Глава 4
Окутанный лунным светом, он прошел мимо таверны, где хотел заночевать, – путник в ночи, бредущий завтрашней дорогой.
Киёгоку Тамэканэ (1254–1332)
– Мы прафильно пришли?
Мег в душе была возмущена не меньше близнеца Питера, но не хотела показать, что шокирована.
Она не обольщалась по поводу манер капитана Тальберта. Но все же, когда ока и близнецы остановились у ступеней, ведущих в это обшарпанное здание в районе причалов, она прокляла свою недогадливость – не думала, что его желание унизить ее столь велико.
Вывеска над дверью возвещала о том, что здесь находится салун Дворец паутины, принадлежащий Эйбу Уорнеру.
Теперь ей стало понятно, почему ее охватило неприятное предчувствие, когда днем пришел ответ от Тальберта. Он был слишком сговорчив, слишком вежлив и даже охотно назначил место встречи.
Многолетний слой сажи на стеклах скрывал внутренние помещения от взгляда с улицы. Неровные, изъеденные жучком доски образовывали то, что можно было назвать – при богатой фантазии – парадным входом. Вдоль фасада стояли разбитые деревянные ящики, которые служили подставками – еще одна странность заведения – для пяти клеток с попугаями.
Из открытых дверей доносился шум пьяного веселья. Но, к вящему удивлению Мег, надсадные голоса были не единственное, что выплескивалось на улицу: из полуподвального помещения вдруг выскочили две длиннохвостые обезьянки. Они резво взобрались по ступенькам и остановились перед девушкой. У близнецов от изумления открылись рты.
Одна из обезьянок схватила Мег за подол юбки и стала силой тянуть к входу. Другая взялась лапкой за длинный ремешок ее сумочки и обнажила зубы; на ее комичной бело-коричневой мордочке, украшенной бакенбардами, это больше напоминало улыбку, нежели оскал. Мегги стала тихо уговаривать животное, пытаясь освободить сумку от цепких пальчиков.
Теперь окончательно стала ясна цель, которую преследовал Тальберт, назначая место для их свидания: привести ее в замешательство, может быть, даже напугать, заставить почувствовать себя не в своей тарелке. Без сомнения, он надеялся, что она даже не решится переступить порог этого притона.
Но Мег вовсе не была напугана – скорее, почувствовала себя заинтригованной.
Какие еще чудеса могут ожидать ее внутри? В этом районе Сан-Франциско она не была давным-давно, пожалуй, с тех самых пор, как ее семья только перебралась в этот жадный до золота город, где цены росли как на дрожжах. Умение делать деньги было тогда единственным способом выжить, и ее талант тоже пригодился. Шум сиплых голосов, которые слышались из заведения Эйба Уорнера, ничем не отличался от того, что ей доводилось слышать в десятках других салунов и игорных домов, где ей приходилось играть на пианино, а хозяева заведения, как на подбор, были высечены из одной грубой породы с их посетителями-золотоискателями. И все замирали в благоговейном молчании, стоило ее пальчикам коснуться клавиш. Искренние слова благодарности за то, что ее музыка скрасила их жизнь, излечила от ностальгии по дому, утолила голод по прекрасному, значили для нее куда больше щедрых похвал учителей музыки на ее родине в Бостоне.
С задумчивой улыбкой на губах Мег приняла настойчивые приглашении обезьянки. Подобрав подол своего более чем скромного платья, она сделала шаг вниз по ступенькам. Ее сторожа встрепенулись.
– О нет! – воскликнул Питер, а Филипп бросился за ней, грохоча по ступенькам тяжелыми башмаками. Догнав, он ухватил ее за руку повыше локтя. – Фрейлейн, не ходить это место. Фаш папа… – умолял он, запинаясь как обычно, когда не находил нужных английских слов.
Мег легко могла понять растерянность охранников. Отец пришел бы в отчаяние, узнав, что дочь посещает вертепы, из которых он когда-то вытащил ее благодаря своему многолетнему тяжелому труду.
Однако это только подстегнуло Мег – нет, она должна добиться своего. Она положила ладонь на широкую лапу Филиппа.
– Ты же знаешь, иначе я не смогу увидеться с капитаном Тальбертом до отплытия его судна, Подождите меня снаружи, – сказала она тоном приказа.
Филипп недовольно нахмурился.
