— Завтра, — сказала она, — мы отправимся на прогулку в Булонский лес, и ты увидишь, как прекрасен Париж весной. Сегодня мы слишком заняты, чтобы думать о чем-либо другом, кроме туалетов.
Разговаривая с Гарденией, она несколько раз махала прогуливавшимся под деревьями на Елисейских Полях мужчинам, и те в знак приветствия снимали шляпы при виде герцогини.
— Это мои друзья, — объяснила она, — но, увы, в последнее время мы стали слишком быстро ездить. Всего несколько лет назад я имела обыкновение выезжать в карете, и тогда тебя все видели, можно было остановиться и поболтать. Теперь же проносишься мимо, и люди исчезают из виду, прежде чем соберешься поговорить с ними.
— Но ведь так здорово иметь автомобиль! — воскликнула Гардения.
— Это не так романтично, — ответила тетушка, — зато не надо беспокоиться и заставлять лошадей ждать. Когда был жив мой муж, он всегда был недоволен, когда я опаздывала, так как беспокоился о лошадях. А машина, слава богу, может спокойно ждать.
— Но ведь еще много тех, кто предпочитает экипажи и лошадей, — заметила Гардения, оглядываясь по сторонам.
— Лошади все еще в моде среди французской аристократии, — ответила тетушка, — и, конечно же, многие, желающие произвести впечатление на окружающих, любят, чтобы все видели, как они правят парой цугом.
— Ой, вспомнила! — воскликнула Гардения. — Я совсем забыла рассказать вам. Сегодня утром заезжал лорд Харткорт, и с ним был его кузен. Господин Бертрам Каннингэм, так, кажется, его звали, спросил меня, не соглашусь ли я отправиться с ним завтра на прогулку. Я ответила, что спрошу разрешения.
— Он приглашал тебя одну? — вопрос прозвучал резко.
— Подозреваю, что он именно это имел в виду, — ответила Гардения. — Я знаю, что дома мне такого не разрешили бы, но мне казалось, что в Париже все по-другому.
— Ты совершенно уверена, что он приглашал тебя одну? — И опять странные интонации в голосе тетушки заставили Гардению заподозрить неладное.
— Кажется, он именно это имел в виду, — запинаясь, ответила она. — Может, с ним поехал бы лорд Харткорт. Я не знаю.
— Черт бы их побрал, времени они не теряют, — еле слышно проговорила герцогиня.
— Простите меня, если я поступила неверно, — попросила Гардения. — Я знаю, что в Англии мне пришлось бы ехать под надзором какой-нибудь дамы.
— Ты не будешь отвечать на приглашение господина Каннингэма, — медленно выговорила герцогиня. — Я сделаю это сама.
— Хорошо, тетя Лили. Обязательно, тетя Лили, — согласилась Гардения.
Она чувствовала, что повела себя неправильно, но не знала, в чем именно заключается ее проступок.
К счастью, времени на разговоры не осталось, так как они подъехали к особняку, который произвел на Гардению ошеломляющее впечатление и, против ее ожиданий, совсем не был похож на магазин.
Лакей откинул полость с их коленей и подал тете Лили руку. Они прошествовали по синему ковру и вошли в великолепно обставленный холл. И только когда они начали подниматься по лестнице, Гардения осознала, что она вступает в салон знаменитого месье Ворта. Огромная гостиная на втором этаже была обставлена диванами времен Людовика XIV и стульями, обитыми нежно-розовым, с оттенком серого, атласом, с потолка свешивались красивые люстры. Только появление великолепного месье Ворта, одетого в вышитый жилет, убедило Гардению, что они не на официальном приеме.
— Мадам, вы выглядите изумительно, — обратился он к герцогине, целуя ей руку. — Вы придаете созданным мною вещам особый шик, которого не могу достичь даже я. Вы впервые надели это?
— Нет, во второй раз, — ответила герцогиня. — Уверяю вас, множество женских глаз с завистью смотрели на этот туалет, а в мужских глазах светилось восхищение. — Месье Ворт рассмеялся и обратил свой взор на Гардению. — Моя племянница, — представила ее герцогиня. — Я привезла ее сюда, потому что только ваше волшебное искусство может придать ей презентабельный вид, и пока она не будет одета подобающим образом, мне придется держать ее взаперти. Сними манто, Гардения.
Гардения повиновалась. Стоя посреди гостиной в деревенском, сшитом ею самой платьице, она чувствовала себя раздетой перед испытующим взглядом месье Ворта и гадала, смеются ли над ее замешательством находившиеся в комнате надменные продавщицы.
— Вчера вечером мисс Уидон неожиданно приехала из Англии, — объяснила герцогиня. — Она будет жить со мной, так как ее родители умерли. Это моя ближайшая родственница и моя наследница. Вы оденете ее?
Месье Ворт смотрел не на платье Гардении, а на ее лицо. Она чувствовала, что он отмечает малейшие детали ее внешности: линию подбородка, форму глаз, цвет волос, покрытых слишком большой и вычурной шляпой.
— Не могли бы вы снять шляпу, мадемуазель? — попросил он.
Гардения подняла руки и вытащила булавки. Волосы, растрепавшиеся после многократных примерок в гардеробной герцогини, рассыпались упрямыми колечками по лбу и спине.
— Вы видите, — пробормотала герцогиня, — она не может появляться в таком виде.
— Она очень молоденькая, — как бы разговаривая сам с собою, ответил месье Ворт. — Как бы вы хотели одеть ее, мадам? Как вас или основываться на ее собственном образе — молоденькая, невинная?
Гардения заметила, что при этих словах в его низком глубоком голосе внезапно прозвучало нетерпение. Она также почувствовала, как что-то промелькнуло между портным и ее тетушкой, но что именно, она определить не могла. Мгновение они, казалось, пристально смотрели друг другу в глаза, потом герцогиня легко и небрежно произнесла:
— Я сказала моей племяннице, что мы должны найти ей симпатичного мужа. У нее в жизни было так мало радостного, она почти как сиделка ухаживала сначала за отцом, потом за матерью. Надеюсь, месье Ворт, очень скоро нам придется обратиться к вам за подготовкой приданого.
— О, мне так хотелось бы заняться этим! — воскликнул месье Ворт.
Гардения догадалась, что ответ на заданный ранее вопрос уже получен и теперь он знает, что делать.
Месье Ворт щелкнул пальцами.
— Принесите мне тафту, газ, белое кружево, — скомандовал он поспешившей к нему помощнице.
Тут же из потайных шкафов стали появляться рулоны изумительных тканей. А сам месье Ворт все это время сидел и рассматривал Гардению, пока ее щеки не залил яркий румянец и она в замешательстве не опустила глаза. Еще никогда в жизни никто так пристально не изучал ее. Она не представляла, что какой-то мужчина может в течение десяти или пятнадцати минут молча сидеть и смотреть на нее. Казалось, в его памяти запечатлеваются все линии ее тела, каждое движение ее плеч и рук.
Через три часа ей уже начинало казаться, что одежда — это просто неприятная необходимость. Она стояла, поворачивалась, ткани накалывали на ней и снимали с нее, делали наброски и тут же отвергали их, но ни разу никто не спросил ее мнения. Месье Ворт обращался только к ее тетушке, а та соглашалась со всем, что он предлагал.
