— Пожалуйста, милорд, не слушайте ее, — сказала она. — То, что она собирается сказать, — выдумка! Берил сочиняет, на самом деле все не так. Это неправда!
— Быть может, я безнадежно туп, — медленно проговорил лорд Рейвен крайне неприятным тоном, — но я не могу понять, о чем вы ведете разговор — и та, и другая.
— Речь идет о Клионе, — ответила Берил. — Почему ты смущена, Клиона? Это триумф, ты должна радоваться и гордиться — как я за тебя.
— Гордиться чем? — спросил лорд Рейвен.
В его тоне слышалась даже какая-то угроза.
— Своим успехом! — воскликнула Берил. — Своей победой.
— Это неправда, — в отчаянии твердила Клиона.
Берил не слушала. Она лишь указала нежной прелестной рукой на огромную корзину орхидей.
— Посмотрите, что он ей прислал, — сказала она. — Белые орхидеи! Если это не объяснение в любви, то что же тогда, хотела бы я знать? Кроме того, вчера было видно — он без ума от Клионы, а сегодня вечером можно ожидать предложения.
— И кто же этот счастливец? — поинтересовался лорд Рейвен.
— Берил, умоляю! — просила Клиона, но Берил упивалась своей ролью — ведь ей довелось сообщить такую новость!
— Речь идет, Сильвестр, — отвечала она, — о его высочестве принце Камилло Боргезе, самом богатом и завидном в Риме женихе.
Наступила минутная тишина, и затем с глубочайшим презрением лорд Рейвен проговорил:
— Об этом ничтожестве!
И, резко повернувшись, вышел из салона.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
— Нет, на сегодня довольно экскурсий, — заявила Берил со вздохом изнеможения, когда они покинули прохладный сумрак собора Святого Петра и вышли на залитую солнцем площадь.
Били фонтаны, голуби слетались к колоннаде, где им бросали крошки прохожие, мундиры солдат, несущих дежурство у папских апартаментов, соперничали с алыми сутанами священнослужителей, входящих в храм.
— Здесь все так удивительно, не хочется уходить, — прошептала Клиона.
Собор произвел на нее неизгладимое впечатление своим величием, посетив его, трудно было возвращаться к повседневному, обычному, к привычным делам и разговорам. Дивные мозаики привели Клиону в возвышенное, близкое к экстазу состояние. Золото и позолота алтарей, хрустальные люстры, занавеси красного шелка создавали необычайный калейдоскоп, красота его внушала благоговейный трепет и восхищение, которые невозможно было выразить словами.
И вот она снова на ярком, слепящем солнце, полуденная жара путает мысли, в фонтанах плещет вода, катятся ярко расписанные кареты, на облучках и запятках слуги в красных с золотом ливреях, на ступенях церквей оборванные нищие.
— Довольно экскурсий, — решительно сказала Берил, направляясь к ожидающему их экипажу и слугам в ливреях цвета бордо с серебром, заметным даже в таком пиршестве красок.
— Сегодня я разрешаю тебе проявить некоторую слабость, — улыбнулась Клиона. — Но мы должны здесь бывать часто.
— Меня уже не изменишь, любовь моя, поздно. Я предпочитаю людей музеям.
Клиона рассмеялась.
— Собор Святого Петра никак нельзя назвать музеем, — возразила она.
Но Берил не слушала. Она снова оживилась, когда возле них остановился роскошный фаэтон, запряженный парой отличных гнедых рысаков. Было нетрудно узнать, кто правит лошадьми, — слишком красив и заметен был принц Боргезе в ярко-синем фраке и лихо заломленной касторовой шляпе.
— Твой поклонник, наверное, разузнал, куда ты направилась, — тихо сказала Берил.
— Осторожнее, умоляю тебя, — попросила Клиона. — Вдруг он услышит?
— А если даже услышит? — поддразнила ее Берил.
Принц тем временем покинул фаэтон и в сопровождении ехавшего с ним приятеля пробирался через толпу к юным подругам. Подойдя, он отвесил несколько театральный, но исполненный изящества поклон.
— Ваши покорные слуги, сударыни! — сказал он. — Леди Рейвен любезно сообщила нам, где вас найти, и мы с графом Реццонико отправились следом просить о чести сопровождать вас домой.
— Мы будем в восторге, ваше высочество, — отвечала Берил, опускаясь в глубоком реверансе перед принцем и затем в менее глубоком перед графом. Тот был почти так же красив, как его друг, но лицо его вдобавок светилось умом, хоть молодой человек был немногословен.
Они встречали его и прежде в гостях у леди Рейвен и в Палаццо Боргезе, и Клиона заметила, что Берил к нему весьма расположена.
Во всяком случае, было ясно, с кем она намерена вести беседу, — отпустив экипаж, Берил села с графом на заднее сиденье фаэтона, и Клионе ничего не оставалось, как взобраться на переднее рядом с возницей.
Грум в роскошной ливрее, который придерживал лошадей, пока шел разговор, отпустил поводья и с необычайной ловкостью вскочил на запятки, когда принц уже пустил коней вскачь.
Принц правил отлично, но Клиона еле дышала от страха, что они могут переехать ребенка или же столкнуться с какой-нибудь каретой.
— Ваше высочество, вы всегда мчитесь по улицам с такой быстротой? — спросила она в беспокойстве.
Он тут же натянул вожжи.
— Вы предпочитаете медленную езду?
— Быстрая хороша, когда путь свободен. Но в запруженном людьми городе страшно причинить кому-то вред, нанести увечье.
— Стоит ли беспокоиться по таким мелочам? — сказал принц. — В Риме слишком многолюдно. Проклятие! Город кишит нищими и бездомными. Для них, пожалуй, лучше, если кто-то их избавит от страданий.
— Но, ваше высочество, наверное, есть более человечные и разумные способы оказывать помощь, — возразила Клиона.
Принц пожал плечами — серьезные материи наводили на него скуку.
— Эти презренные создания не стоят вашей жалости! — нетерпеливо воскликнул он. — Пожалейте лучше меня, я в этом так нуждаюсь.
— Что с вами? — спросила Клиона.
— Я болен, — был ответ. — Я лишился сна и аппетита. Я обратился к лучшему врачу в Риме, но он мне сказал, что от моего недуга нет лекарства.
— Как же так? Какой диагноз был поставлен вашему высочеству? — спросила Клиона.
Принц взглянул на нее — в его темных выразительных глазах читался красноречивый ответ.
— Я влюблен, — сказал он. — Безумно влюблен, я временами боюсь за свой рассудок.
Клиона по неопытности не могла предугадать столь очевидного объяснения. Она залилась краской и отвернулась.
— Если это правда, тогда мне жаль… вас, — сбивчиво проговорила она.
— Это правда, клянусь, — был ответ. — Желаете ли вы знать имя той, что завладела моим сердцем, мыслями, поразила меня до глубины души?
Клиона испытывала неловкость, слушая эти признания, но деваться было некуда. Принц говорил со страстной настойчивостью, однако Берил и граф вряд ли могли слышать его речи, они были увлечены собственным разговором.
