К ее облегчению, Питер был на месте, и, к счастью, в одиночестве, так что брат с сестрой могли говорить спокойно.
— О, Питер, как я хотела увидеть тебя, — воскликнула девушка.
— Что случилось? — По ее виду он догадался, что сестра чем-то взволнована и явилась сюда не без повода. — Ну говори! — потребовал Питер. — А то ты выкипишь, как переполненный чайник на плите.
Некоторое время Иоланда колебалась, понимая, что, открывшись брату, нарушает обещание, данное своей госпоже, держать рот на замке. И все-таки она промолвила:
— Может, все это и глупость, но я чувствую, что что-то ужасное происходит в особняке в отсутствие герцога. Мадемуазель очень обижена его пренебрежением к ней и собирается встретиться с каким-то другим мужчиной.
— Что ж тут удивительного? — резонно произнес Питер. — Она хороша собой, и, пожалуй, не найдется в Париже никого из мужчин, кто бы не мечтал поужинать с ней наедине.
— Но она предупредила, что, если кто-то проболтается о ее свидании, будет немедленно уволен.
— Разумеется, ей не хочется так быстро расстаться с герцогом, — улыбнулся Питер, в очередной раз удивляясь неопытности сестры. — Такие богатые и щедрые поклонники не попадаются слишком часто.
— Но почему она так неприлично ведет себя? — спросила Иоланда. — Ведь это нечестно… и даже… неспортивно… — Более подходящее слово не пришло ей на ум.
Питер расхохотался.
— Женщинам неведомы правила честного спорта. Они считают, что им позволены любые приемы в достижении заветной цели.
— Да, наверное, ты прав, — вздохнула Иоланда, вспомнив о шкатулке актрисы, наполненной драгоценностями.
Питер все же поинтересовался:
— Кстати, кто этот любезный джентльмен, который согласился разделить сегодня ужин с нашей милой актрисой?
— Я о нем никогда прежде не слышала, — ответила Иоланда. — Мадемуазель Дюпре отослала письмо в какое-то министерство, вроде бы некоему месье Жозефу Фуше.
К ее изумлению, Питер вздрогнул при упоминании этого имени, будто конь, подстегнутый хлыстом.
— Ты в этом уверена?
— Конечно. Я сама отнесла это письмо мажордому.
— Господи! Для чего ей понадобилось приглашать именно этого поклонника из всех прочих, — задал себе вопрос Питер, который почему-то теперь выглядел озабоченным.
— А почему бы и нет? — спросила Иоланда. — Ей хочется насолить герцогу и возбудить в нем ревность.
— К Жозефу Фуше нельзя ревновать.
— Почему нельзя?
— Потому что он не поклонник мадемуазель, как ты думаешь, сестренка. — Лицо Питера по-прежнему сохраняло серьезность.
— Так кто же он? — спросила заинтригованная Иоланда.
— Он самый страшный человек в Париже. Он — чудовище!
— Чудовище?
— Это министр тайной полиции и смертельная угроза для всех, кто вынужден скрываться вроде нас с тобой.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мадемуазель Дюпре выглядела весьма взволнованной, когда переодевалась к ужину.
Она и так была раздражена и придирчива на протяжении всего дня, дюжину раз меняя свое решение насчет нарядов, так что Иоланде не представилось случая покинуть ее спальню и пообщаться с Питером.
Но после короткого дневного отдыха, когда время близилось к ужину, актриса словно бы ожила.
Иоланда постепенно привыкла к французскому обычаю, что для знатных женщин наступало где-то после пяти часов пополудни особое время, когда они удалялись в свои будуары или спальни и их навещали особо желанные гости. Ей казалось, что в эти часы именно герцог должен делить общество с мадемуазель, но, как оказалось, именно в это время он всегда отсутствовал.
Иоланда предположила, что между ними нет такой уж страстной привязанности, и он не расстался с ней только потому, что ему одиноко жить в столь огромном доме и он желает иметь рядом кого-то, с кем можно поговорить, когда ему скучно.
Но актриса была настолько некультурной и малообразованной, что Иоланда не могла понять, что могло бы заинтересовать герцога в этой женщине, кроме ее яркой внешности.
Питер возмущался тем, что его сестре приходится прислуживать такой вульгарной особе, как Габриэль Дюпре, но Иоланда уже приноровилась к грубому обращению актрисы со служанками.
— Герцог решил проводить время со своими друзьями, — вдруг заявила актриса. — Что ж, в таком случае, я буду принимать своих друзей… — Последнее слово она многозначительно выделила.
По тону, которым была произнесена эта фраза, Иоланде стало ясно, что актриса очень обижена тем, что ее не принимают в тех кругах, где вращается герцог.
Наполеон своей властной рукой расширил узкие рамки так называемого светского общества, хотя представители французской знати относились к нему по-прежнему с презрением, называя его за глаза «корсиканским выскочкой».
Но даже при той свободе и отсутствии условностей, которые ввел Наполеон в парижское общество, актрисы и другие женщины с такой же репутацией, как у Габриэль Дюпре, не имели доступа в Тюильри или на пышные ассамблеи, а также на светские приемы, благодаря которым Париж и заслужил право именоваться «столицей веселья и наслаждения».
Однако Иоланда почему-то была уверена, что вечера, которые герцог посещал без мадемуазель, были посвящены не бездумному веселью, а гораздо более серьезным и, по всей вероятности, политическим проблемам. Конечно, не было никаких особых причин Иоланде так думать, но все же герцог казался ей очень серьезной и значительной в политических кругах личностью.
Она не могла представить его танцующим вечера напролет на балах, о которых так мечтал Питер. Или ухаживающим за легкомысленными красотками, о чем братец Иоланды повествовал сестре с таким восторгом, описывая свои приключения в Лондоне.
Но, может быть, она ошибалась.
Герцог Илкстон настолько отличался от всех людей, с кем она сталкивалась прежде, что ей, конечно, нельзя было быть в чем-то уверенной насчет его характера и поведения.
В то же время Иоланда понимала, что для женщины, по отношению к которой он проявил себя как на редкость щедрый и великодушный хозяин, унизительно и позорно шпионить за ним, читать его личные бумаги и принимать в доме своего официального благодетеля главу секретной полиции чужой ему державы.
Иоланда осуждала поведение актрисы. Хотя Питер сказал, что он и понятия не имеет, зачем месье Фуше согласился быть гостем Габриэль Дюпре, у Иоланды сложилось впечатление, что предстоящий вечер будет насыщен событиями.
Мадемуазель была действительно в необычно приподнятом настроении, когда отправилась на этот традиционный предвечерний отдых.
«Конечно, это не мое дело», — твердила сама себе Иоланда, но никак не могла прогнать из головы назойливые мысли. В ее памяти все время оживала картина, как актриса взламывает запертый ящик письменного стола в кабинете герцога.
