На Востоке спешить считается дурным тоном. Поэтому хозяин и гость обменялись неторопливыми, почтительными поклонами. Потом мандарин полой своего богато расшитого сюртука смахнул несуществующую пыль с кресла, которое он предложил гостю. Стэнтон Вэр проделал то же самое для хозяина.
Они вновь церемонно раскланялись и наконец уселись.
Слуга внес вино и восхитительное сухое печенье, которое принято было к нему подавать.
Угощение было подано на низком столике с инкрустированной столешницей, на фарфоровых тарелочках, столь изысканных, что гость с трудом удержался от возгласа восхищения.
Но он знал, что разговор должен начать хозяин, и поэтому терпеливо ждал.
Морщинистое лицо Цзэнь-Вэня казалось печальным и озабоченным, а под глазами залегли тени, следы бессонницы.
— В печальное время пришел ты ко мне, сын мой, — наконец медленно заговорил он. — Мое сердце исполнено печали. Грядет мрачный час для моей родной страны. Но моя подруга из Дома тысячи радостей уверяла, что если кто-то и может отвратить беду, то это именно ты.
— Вы оказываете мне большую честь, благородный господин, — склонив голову, ответил Стэнтон Вэр. — И я пришел к вам, чтобы испить из чаши вашей мудрости.
Цзэнь-Вэнь тяжело вздохнул:
— Ни один звук из того, о чем мы говорим в этой комнате, не должен вылететь за ее стены. — Понизив голос, он продолжал: — Ее величество вдовствующая императрица погрязла в заблуждениях. Она верит, что «боксеры» — главная надежда на избавление нашей страны от несчастий. С тех самых пор, как я отважился с ней не согласиться, тучи закрыли солнце и мне приходится пребывать в полной темноте.
— Так ее величество искренне в это верит? — переспросил Стэнтон Вэр.
Старик кивнул:
— Она всегда была суеверна и не устает консультироваться с прорицателями и ясновидцами.
— Но ведь в таком случае она не может не знать, что именно в этом году Китаю предрекают страшные бедствия?
Цзэнь-Вэнь вновь печально вздохнул.
— Ты же понимаешь, сын мой, — негромко объяснил он, — что вокруг ее величества собралось немало бесчестных людей. Они с готовностью нашептывают ей то, что ей хочется услышать, в ущерб истине. Так они зарабатывают ее благосклонность.
Стэнтон Вэр не сомневался, что дело обстоит именно так. В Запретном городе многим государственным чиновникам выгодно держать Старушку Будду в неведении относительно истинного положения дел в стране.
— Но как же может императрица верить нелепым выдумкам «боксеров»?
Цзэнь-Вэнь с болью покачал головой:
— Знающие люди говорили мне, что она по семьдесят рая на дню повторяет глупые заклинания этих мальчишек.
— Какие же? — недоуменно спросил гость.
Старый мандарин помолчал, явно не желая повторять подобную бессмыслицу, но потом тихо-тихо произнес:
— Я дух холодного облака, за мной скрыто божество огня. Вызываю черных богов беды! — Произнеся это страшное заклинание, он поднял на гостя мрачный, потемневший взгляд и добавил: — И каждый раз, когда ее величество повторяет эту нелепицу, ее главный придворный кричит: «Вон идет еще один иностранный дьявол!»
— Но это же совсем по-детски! — не выдержав, воскликнул Стэнтон Вэр.
— Кто бы ни разжигал огонь, — сдержанно заметил старик, — боль от ожогов не становится меньше.
— Могу ли я чем-нибудь помочь?
— Я много думал об этом до твоего прихода, — ответил Цзэнь-Вэнь. — Как ты, наверное, и сам знаешь, есть лишь один человек, который способен, если, конечно, пожелает, спасти Китай.
Стэнтон Вэр молчал, ожидая продолжения, хотя заранее знал ответ.
— Ли Хун-Чжану я доверял на протяжении всей своей жизни, — продолжал старик, — хотя знаю, что о нем говорят много плохого и это омрачает его образ в глазах людей с Запада.
Стэнтон Вэр и сам знал, что Ли Хун-Чжана обвиняли во взяточничестве. Несомненно, он был одним из богатейших людей в Китае. А главное, несмотря на свои прогрессивные убеждения, он не поддержал императора в его борьбе за власть против тетки, вдовствующей императрицы.
Но как бы там ни было, Ли Хун-Чжан посвятил жизнь служению отечеству и он говорил об иностранцах: «Они движимы честными и дружественными намерениями и не таят враждебных чувств к нашей стране и к нашему народу».
Он был не маньчжур, как большинство в окружении вдовствующей императрицы, а принадлежал к народности «хань». От своих сородичей Ли Хун-Чжан унаследовал стремление к власти, честолюбие и резкость. Да и говорил он на свободном диалекте своей родной провинции Аньхой.
Семья Ли Хун-Чжана погибла во время восстания в Тайпине, а в тридцать девять лет он уже стал губернатором провинции Цзянсу.
Всю свою жизнь он боролся за то, чтобы Китай стал великой равноправной державой в современном, стремительно развивающемся мире. И сейчас Стэнтон Вэр не сомневался, что Цзэнь-Вэнь совершенно справедливо оценивает возможности наместника. Лишь он один мог вывести страну из глубочайшего кризиса, в котором она пребывала.
— Как же мне встретиться с этим человеком? — спросил майор.
— Это нелегко, но это можно устроить, — ответил мудрый старик. — Ты не должен появиться перед ним как иностранец. Это опасно и для тебя, и для него. Накал страстей слишком велик.
Стэнтон Вэр улыбнулся.
— До сих пор я легко сходил за маньчжура, — заметил он словно между прочим.
— Да, — согласился Цзэнь-Вэнь. — Маньчжуры, в отличие от китайцев, высоки ростом.
Майор молча внимательно слушал.
— Со сменой луны Ли Хун-Чжан должен приехать в гости к принцу Дуаню, чей дворец стоит у подножия Западных гор, в двух днях пути отсюда.
Стэнтон Вэр обрадовался. Он уже представлял бесконечное путешествие в далекую провинцию Гуан-Дун, наместником которой был Ли Хун-Чжан. Майор сознавал, что это путешествие займет столько времени, что события могут начать разворачиваться задолго до того, как он достигнет цели своего путешествия.
— С вашей благосклонной помощью будет нетрудно попасть во дворец, — сказал он. — Я очень, очень вам признателен.
— Это мы, те, кто любит родной Китай, должны благодарить тебя за бескорыстную и благородную помощь, сын мой, но до твоего отъезда нам предстоит немало потрудиться.
Стэнтон Вэр явно удивился.
— Тебе не только предстоит путешествовать в обличье мандарина, но, главное, Ли Хун-Чжан должен поверить, что ты и на самом деле богатый и влиятельный китаец. Если, не дай бог, он откажется тебя выслушать и заподозрит, что ты не тот, за кого себя выдаешь, жизнь твоя неминуемо окажется в опасности. К тому же, признаться, я совсем не доверяю принцу Дуаню.
Стэнтон Вэр внимательно, не прерывая, слушал.
