Чтобы привлечь к себе внимание девушки, он стал все чаше и чаше говорить о брате. Вскоре начал убеждать ее, что Чарльз — любитель женщин и к тому же очень легко увлекается. Говард даже почувствовал укор совести, когда увидел, как затуманились ее глаза, но он твердо знал, что перед тем как начать по-настоящему ухаживать самому, ему нужно заставить се забыть Чарльза.
— Бедный брат, — вздыхал Говард. — Он совершенно теряет голову, когда видит хорошенькое личико. Именно потому он до сих пор не женат, хотя в его тридцать уже следовало бы подумать о продолжении рода Дэлвертонов. За шесть месяцев, прошедших с его возвращения из Африки, он потратил все свои сбережения на женщин. Сколько их было!..
Сколько их было! Именно эти слова не давали покоя Давине этим вечером, когда она прислушивалась к надвигающейся грозе.
В душной комнате лицо ее раскраснелось. Она отбросила в сторону одеяло и теперь лежала на постели в одной шелковой ночной рубашке. Вспышки молнии освещали занавешенное окно, а рокочущий гром напоминал вырвавшегося на волю взбешенного зверя.
С ее уст сорвался стон, когда она представила себе, как в эту минуту лорд Дэлвертон заключает в объятия другую.
Она ошиблась в нем точно так же, как ошиблась в Феликсе Бойе. Она просто глупая и наивная дурочка, потому что ни за что и никогда не поверила бы, что такой человек, как Чарльз, может оказаться волокитой. Но кто же может знать его лучше, чем брат, Говард?
Окно, которое она закрыла на защелку, внезапно распахнулось. Безумный ветер ворвался в комнату. Казалось, что он на миг подхватил Давину, но тут же опустил обратно в бездну отчаяния.
Она почувствовала себя совершенно беспомощной. О, как же ей не хватало сильных и надежных рук, которые могли бы ее защитить!
По всей вероятности, это будут руки не лорда Дэлвертона!
В месте не очень далеком, но неизвестном Давине, Чарльз пошевелил головой и застонал.
Ему казалось, что гром, раздававшийся где-то над ним, может расколоть его череп пополам. Он хотел открыть глаза, но его веки налились свинцовой тяжестью.
Где он?
Языки пламени, лениво шевелящиеся в камине, были первым, что он увидел. Но с каждой вспышкой молнии он различал все больше и больше деталей вокруг. Стул на трех ножках, низкая деревянная дверь, стропила под соломенной крышей, легкое одеяло, которым он был укрыт. Такие окна, как здесь, обычно бывают в домах бедных фермеров.
Дождь глухо барабанил по соломенной крыше над головой.
Как он оказался в этом месте? Надо попытаться вспомнить.
Стук копыт по темной дороге, фигуры, надвигающиеся из тумана.
Воскресив в памяти грубые голоса, удары, вкус грязи, он нахмурился.
То, что произошло с ним после того, было как в тумане. Он помнил мерцающий свет огня... без сомнения, того самого, который горит и сейчас. Губку, пропитанную прохладной водой, прижатую к его лбу. Маленькую бутылочку, поднесенную к губам. Голос, приказывающий пить. Жидкость, которая обожгла горло. Конвульсии на убогом ложе, пахнущем сеном. Высокую темноволосую фигуру, которая то вплывала в сознание, то растворялась.
Была еще одна фигура, причудливая, с копной белых волос и сумасшедшими глазами. Эта либо бормотала что-то бессвязное у его кровати, либо сидела, скрючившись у огня.
Перед глазами проплыло еще одно видение, которое словно целебным бальзамом успокоило воспаленный разум.
Девушка с фиалковыми глазами и нежным взором. Этот призрачный образ родил в памяти имя. Давина. «Давина», — прошептал он, и внезапный укол в сердце напомнил о том, что это прекрасное создание было источником не только радости, но и боли.
Попытавшись чуть повернуться, он понял, что ранен. Правая рука висела на грубой перевязи. Когда сел, перед глазами поплыло. Пощупав голову, обнаружил повязки. Он опустил ноги на пол и поморщился от боли.
Мышцы затекли, поэтому ему пришлось собрать в кулак всю силу воли, чтобы подняться с кровати.
Пошатываясь, он подошел к двери и открыл ее, но тут же обернулся к широкому камину.
От скрипа двери рядом с камином зашевелилась какая-то фигура. По полу покатилось миска, из которой пролилось молоко. Перед глазами Чарльза мелькнула какая-то укутанная в шерстяную ткань фигура и тотчас исчезла, как вспугнутая кошка.
Чарльз снова оказался в комнате один. Так ему казалось.
Где-то в тени послышалось бряцанье браслетов, и на свет камина вышла женщина.
В руках она держала оловянную тарелку, на которой лежала краюха хлеба. Ее плечи прикрывала пурпурная шаль. Но ничего этого Чарльз не заметил, потому что у него перехватило дух, когда он увидел лицо женщины.
Гордый римский профиль. Черные как смоль волосы до талии и миндалевидные агатовые глаза. Красные губы блестели, словно налитые соком ягоды на ветке куста. Обилие браслетов, золотые серьги в виде колец, зеленые вышитые юбки — все говорило о том, что она цыганка. Однако ее осанка была не менее величественной, чем у царицы Египта.
Когда она заговорила, оказалось, что голос у нее глубокий и уверенный.
— Итак, вы встали, — сказала она.
Чарльз с трудом поклонился.
— Да, сударыня. Но, похоже, я нахожусь в вашей власти и, возможно, многим вам обязан.
При обращении «сударыня» глаза женщины удивленно вспыхнули, и он понял, что она не привыкла к такому светскому обращению.
Он махнул рукой в сторону стула.
— Прошу... прощения. Я испугал вашего гостя.
— Не важно. Она вернется, — ответила цыганка.
Чарльз покачнулся от внезапного приступа головокружения и попытался ухватиться за что-нибудь рукой, чтобы не упасть. В мгновение ока она оказалась рядом с ним, сжав его локоть свободной рукой, провела к стулу и помогла сесть.
— Неудивительно, что вы так слабы, — участливо сказала она. — Вы много дней ничего не ели.
Чарльз поднял на нее глаза.
— Сколько дней?
— Шесть.
Он был потрясен. У него не было сил, чтобы задать возникающие в голове вопросы. Прислонившись спиной к стене, он наблюдал, как цыганка стала крошить хлеб в висевший над огнем котел.
Она помешала пузырящуюся в котле массу, потом зачерпнула большой ложкой и налила в миску, которую сняла с каминной полки.
— Съешьте это, — велела она, протягивая миску и ложку.
Чарльз послушно стал есть, но после нескольких глотков отложил ложку.
— Не могу, — пробормотал он.
— Это суп с кроликом. Невкусно?
— Очень вкусно. Просто мне... не хочется есть.
Цыганка подошла и приложила к его лбу ладонь.
— Это потому, что у вас до сих пор горячка, — спокойно констатировала она.
