— Вы говорили, что собираетесь увезти... мою жену... заграницу?
— В Амстердам. Или в Париж, — осторожно ответил Грэгор.
— Пусть будет Париж, — сказал маркиз. — Деньг будут вноситься ежемесячным платежом в Банк де Клюни на улице Демерейль.
Грэгор выглядел разочарованным.
— Ежемесячным платежом!
— Да, — твердо произнес маркиз.
Очевидно, Грэгор рассчитывал на единовременную сумму.
— Тогда на мое имя, — тут же предложил он.
— На имя моей жены. — Ответ маркиза был молниеносным и категоричным.
— Вы хотите привязать меня к ее юбке, — уныло заключил Грэгор.
— Вот именно! — сказал маркиз.
Он повернулся, чтобы уйти. Сердце Евгении оборвалось. Она не поняла ни смысла последней части разговора, ни его важности. Ее мысли путались от отчаяния, когда она поняла, что это, быть может, последний раз, когда она видит маркиза. Прежде она мечтала сбежать от него, теперь же не могла перенести того, что он уходит. Уйдет из виду, из ее жизни человек, чью реальную значимость для себя она начала осознавать только сейчас.
Забыв об осторожности, Евгения вскрикнула, открыла дверь настежь и выбежала из комнаты.
— Милорд!
Он замер, медленно повернулся и окинул ее взглядом с ног до головы, отмечая нижнюю сорочку, соскользнувшую с плеча, босые ноги и растрепанные волосы. Потом он перевел взгляд на ее лицо. Отчаяние, которое оно выражало, казалось, ничуть не тронуло его. Он лишь отвесил ей вежливый поклон.
— Мадам, — произнес он и вышел.
Евгения с трудом дошла до стола, рухнула на стул и закрыла лицо руками.
Грэгор весело похлопал ее по плечу.
— Вы настолько глупы, что, как я и предполагал, в конце концов появились здесь. Как раз так, как я хотел! Ваш вид подтвердил, если он еще не был уверен, что вы здесь отдавались мне, что это так и есть!
Евгения изумленно подняла голову. Бриджит, пританцовывая, вышла из спальни.
— Пять тысяч фунтов! — ликующе крикнула она. — Мы будем жить, как короли!
Запрокинув голову, Грэгор хохотал, как сумасшедший. Он схватил Бриджит за талию и закружил по комнате.
— Пять тысяч, пять тысяч, пять чудесных тысяч! — распевали они во все горло.
Евгении, наконец, стало ясно, что эти двое давно в сговоре. Она в тоске вцепилась себе в волосы. Грэгор ее вовсе не любит, а Бриджит предала ее.
Девушка ни на мгновение не допускала мысли, что решение маркиза платить связано лишь с его собственными интересами или опасениями: может пострадать его честь, если в обществе станет известно, что он не осуществил брачные отношения до конца. Она вдруг поняла, что он выше всего этого.
Грэгор и Бриджит, запыхавшись, наконец упали на деревянную скамью у стены и уставились на Евгению. Она почувствовала, что они тоже думают о своем будущем — сытом и благополучном, но с некоторыми неудобствами, поскольку теперь она стала их спутницей навсегда или по крайней мере до тех пор, пока будут поступать деньги на счет.
Пять тысяч фунтов, конечно, большая сумма, но ее не хватит на всю жизнь. Возможно, Грэгор в будущем снова станет шантажировать маркиза. Он может вечно терзать его образом впавшей в нищету Евгении. А может, маркиз разведется и таким образом судьба его бывшей жены больше не будет его волновать?
Бриджит наконец отдышалась, встала и подошла к Евгении.
— Не пугайтесь, мисс. Мы можем прекрасно поладить вместе, правда, Грэгор?
— Конечно, можем, — Грэгор сплюнул в огонь.
Бриджит погладила Евгению по волосам.
— Вы думали, что вам все достанется? Но все досталось мне. Теперь я богата. И я красива.
Евгении пришлось признать, что Бриджит действительно выглядит обворожительно. Румяное лицо, горящие глаза, губы блестят, как лепестки роз, тронутые росой. Несомненно, все дело в любви.
— Ты так сильно любишь его? — спросила она, кивнув на Грэгора.
Бриджит с нежностью посмотрела на художника, который шевелил сапогом недогоревшие в камине поленья.
— Он — моя судьба, — только и сказала Бриджит.
Грэгор что-то проворчал. Он будто почувствовал, что Евгения смотрит на него, оглянулся и неожиданно
подмигнул ей.
— Мы наверняка поладим, как старые друзья, — сказал он. — А почему бы и нет, цветочек?
Отвращение — других чувств Евгения сейчас не испытывала. Отвращение к Грэгору, отвращение к себе самой. Отныне и до конца она должна жить с горьким сознанием того, что была беспросветной дурой, потому что ради пустой фантазии разрушила всю свою жизнь.
Глава 10
Евгения стояла на набережной, прислушиваясь к плеску моря и пытаясь разглядеть в темноте очертания стоящих в гавани кораблей. Холодный ветер трепал поля ее капора — точнее, капора Бриджит. Грэгор решил, что во время путешествия Евгения не должна выглядеть, как знатная дама. По какой-то причине он опасался, что она может привлечь к себе внимание. Евгения не понимала, в чем суть его опасений. Ведь ее никто не ищет. Возможно, Грэгору всегда мерещилось, что его преследуют.
Бриджит с готовностью отдала свой простой коричневый капор и самую плохую накидку, надев на себя теплый шерстяной плащ Евгении с капюшоном. При этом она не преминула заметить, что в нем она чувствует себя герцогиней.
Они обменялись одеждой прямо в почтовой карете, которая доставила их в порт из Ипсвича, где они продали лошадей и двуколку. Евгения очень устала и пыталась уснуть, прислонившись к пропахшей плесенью спинке сиденья. Но как только она закрывала глаза, перед ней тотчас возникал образ маркиза, каким она видела его в последний раз — с каменным, ничего ни выражающим лицом.
Карста прибыла в гавань, когда уже начало темнеть.
Грэгор накормил их ужином в таверне «У старого моряка».
- Может, это наш последний ужин до тех пор, пока маркиз не переведет деньги! — провозгласил он, вгрызаясь в окорок.
Затем Грэгор с Бриджит ушли на поиски лодочника, который согласился бы переправить их на французский фрегат, мигающий огнями на рейде.
Евгения ежилась от холода и плотнее куталась в накидку. Она стоит здесь уже почти час. А что, если с ее спутниками что-то случилось? Внизу послышался звук открывающегося люка, и на палубе рыбацкого суденышка появился человек с ведром, содержимое которого он выплеснул в воду.
Когда Евгения снова посмотрела вдаль, то вздрогнула от удивления. Со стороны моря на гавань наплывал серый холодный туман, за которым уже скрылись огни французского корабля.
Евгения почувствовала себя еще более одиноко. Пахло солью, водорослями и, как ей пригрезилось, — дыханием всех тех, кто погиб в этих холод-пых волнах.
