— А что они делали в Литл-Уотерлесе? — спросил маркиз равнодушно, как будто его совсем не интересовал ее ответ.
— Они приезжали каждое лето и работали в поле, — ответила Фортуна. — Они собирали клубнику и горох, окучивали картошку и конечно же заготавливали сено.
Неожиданно в глазах маркиза вспыхнул огонек интереса.
— И вы думаете, что это может быть тот же самый табор? — спросил он.
— Скоро узнаем, — ответила Фортуна. — Я немного говорю по-цыгански.
Не дожидаясь маркиза, она подстегнула свою лошадь и поскакала вниз по склону холма к табору. В центре поляны, вокруг которой стояли кибитки, горел традиционный костер, над которым на треноге из веток висел большой черный котел.
Вокруг костра сидели цыганские ребятишки, ждавшие, когда будет готова похлебка, а женщины развешивали выстиранное белье.
Ребятишки вскочили на ноги, увидев Фортуну. Она огляделась и сказала одной из женщин:
— Вы ведь Баклэнды, правда? Я приезжала к вам однажды с Гилли.
Цыганка, с подозрением глядевшая на нее, радостно вскрикнула, и разом загалдевшие женщины вышли из кибиток и окружили Фортуну.
Подъехав ближе, маркиз услышал возгласы «Литл-Уотерлес» и «Гиллингхэм» и увидел, что Фортуна разговаривает с ними на их странном мягком языке, из которого он не понял ни слова. Она замолчала и улыбнулась ему.
— Это тот же самый табор, — зачем-то объяснила она. — Они из года в год останавливаются в Литл-Уотерлесе или в его окрестностях. Это их мать, Леонора, поделилась с Гилли самыми лучшими рецептами, какие у нее были.
— Спросите их, — велел маркиз, — помнит ли кто-нибудь из них Гримвудов?
Фортуна так и застыла на месте; улыбка сползла с ее губ. На мгновение маркизу показалось, что она откажется выполнить его просьбу. Но совсем другим тоном, не похожим на тот веселый, приподнятый тон, которым она говорила до этого, Фортуна задала вопрос.
Одна из женщин ответила, и Фортуна перевела маркизу:
— Они говорят, что их мать, Леонора, которая до сих пор жива, помнит Гримвудов. Они же были малыми детьми, когда Гримвуды жили здесь.
Маркиз спешился.
— Отведите меня к Леоноре, — велел он.
Цыганские мальчишки взяли коней Фортуны и маркиза под уздцы, и они в сопровождении всего табора отправились к тщательно выкрашенной кибитке, стоявшей в отдалении.
Цыганка взбежала по ступенькам и открыла дверь. Она переговорила с кем-то внутри, а затем повернулась к Фортуне и что-то сказала ей.
— Мы можем войти, — пригласила Фортуна маркиза.
В кибитке было удивительно чисто. Стены украшали узоры ярких расцветок. Медные кастрюли и лошадиные подковы были отполированы до зеркального блеска, на маленьких окошечках висели кружевные занавески.
На низкой кровати лежала Леонора Баклэнд. У нее были широкие скулы и черные глаза, присущие ее расе. Лицо обрамляли темные кудри, в ушах висели большие золотые сережки, а запястье тонкой руки, которую она протянула Фортуне, было унизано многочисленными браслетами.
— Ты помнишь меня, Леонора? — спросила Фортуна, усаживаясь на продавленный стул у кровати.
Маркиз, который внутри кибитки не мог выпрямиться во весь свой рост, уселся на другой стул.
— Ты — та самая пигалица, которая жила у мисс Гиллингхэм, — медленно произнесла по-английски Леонора.
— Это — маркиз Тейн, — сказала Фортуна, показав на маркиза. — Вы разбили лагерь на его земле.
— Мы благодарим его светлость за гостеприимство.
— Ты знаешь, что мисс Гиллингхэм умерла? — тихо спросила Фортуна.
— Никто не сообщал мне об этом, но я поняла это, как только ты вошла, — ответила цыганка.
— Она всегда вспоминала тебя с благодарностью, — сказала Фортуна. — Ты помогла ей вылечить многих людей.
— Она была доброй Риеной, — ответила Леонора. — Тебе будет не хватать ее, но Чэм защитит тебя.
Фортуна заметила, что она употребила имя цыганского божества, означавшее «солнце», но ее глаза обратились на маркиза.
— Я хочу узнать у вас одну вещь. Вы помните Гримвудов? Лет семнадцать назад они жили в Уотерлесе.
— Эй, — ответила цыганка, немного подумав, — мы каждое лето приезжали к ним на ферму — они были добрыми людьми. Мы с ними жили очень дружно.
— А вы помните тот день, когда родилась мисс Фортуна? — спросил маркиз.
— Я помню ночь, когда госпожа Гримвуд родила своего шестого ребенка, — ответила цыганка.
— А через три дня они уехали из этих мест, — сказал маркиз. — Куда они отправились?
— Они уехали за море. Я помню, что фермер Гримвуд сказал моим людям, куда он едет. Он заплатил нам за работу, все до последнего пенни.
— Но слышали ли вы название местности, куда они направлялись? — настойчиво расспрашивал маркиз. — Вспомните, я вас очень прошу.
Леонора ничего не ответила, но в ее глазах появилось такое выражение, словно она всматривается в прошлое — не вспоминает, а именно всматривается.
Похоже, что ее душа вернулась в прошлое, не скованная границами времени.
— Они уехали на остров, — медленно произнесла Леонора, делая паузы между словами, как будто они появлялись откуда-то издалека, — на остров, расположенный на западе. Это остров между двумя другими островами, но он маленький, очень маленький. Фермер не сообщил нам его названия, но это остров с лицом кота.
— Кота?! — воскликнул маркиз, нахмурив брови.
— Некоторые острова похожи на зверей, другие — на птиц, — пояснила Леонора.
— Остров между двумя другими островами, — задумчиво повторил маркиз, — с лицом кота.
Фортуна наблюдала за Леонорой, и ей вдруг открылся смысл символа, о котором говорила цыганка.
— Бесхвостый кот, — неожиданно для всех произнесла она, — так это же кот с острова Мэн!
— Остров Мэн! — вскричал маркиз. — Вы ведь говорили о нем?
— Да, о нем, — ответила Леонора.
— Спасибо вам, — произнес маркиз, и в его голосе прозвучала радость, — спасибо за вашу помощь.
Он сунул руку в карман жилета и вытащил золотую гинею. Он собирался отдать ее цыганке, но Фортуна быстро накрыла его руку своей, и он понял, что чуть было не совершил непоправимую ошибку.
— Разреши поблагодарить тебя за помощь, Леонора, — произнесла Фортуна. — Его светлость и я желаем тебе доброго здоровья.
— Меня уже скоро вынесут отсюда, — ответила Леонора.
Фортуна поняла, что она скоро умрет, — цыгане умирали на открытом воздухе, а палатку, где они жили, сжигали.
— Тогда желаю тебе обрести покой, — сказала она.
— Мои люди не забудут доброту мисс Гиллингхэм, — прошептала цыганка, — они всегда останутся твоими друзьями.
